— Поцелуй меня, Бишоп. Только не останавливайся, умоляю!

— Но я хочу поцеловать твой живот, — пропыхтел он, дрожа, кусая ее нижнюю губу. — И твои груди. Я хочу…

— Хорошо, но если мне это не понравится, ты снова поцелуешь меня в губы.

— Тебе понравится. Клянусь.

Она отпустила его. Он встал над ней на четвереньки, глядя в ее глаза, видя, что с ней творится, зная, что она желает его, но…

Он раздвинул ее ноги, уставился на то, что розовело между ними, и понял: поздно. Он не успеет поцеловать ее живот, потереться щекой о волосы.

— Меррим, попытайся не слишком меня ненавидеть. И, сжав ее бедра, он с криком врезался в нее, сильно и быстро. Услышал ее вопль, поежился под дробью кулачков по спине, но его уже ничто не могло остановить. Одним выпадом он прорвал пелену ее девственности, ощутил чудо проникновения, вышел и снова вошел. Она визжала, пробовала сбросить его, но он ничего не слышал. И опомнился, только когда взорвался, разлетелся на мелкие осколки и, оставаясь частью Меррим, нашел свое освобождение. В этот момент он с радостью умер бы, потому что большего счастья уже не испытать. Теперь он стал невесомым, плавал в пространстве и не мог дышать, потому что сердце рвалось из груди. Вся сила вытекла из него. Бишоп тяжело упал на нее. Восхитительный покой снизошел на него. Покой и безмерная усталость.

Вряд ли ей это понравилось.

В следующий раз… в следующий раз он сделает все, чтобы она вопила от восторга, пока не охрипнет.

Через секунду он уже спал.

Другое время

Голова постепенно прояснялась. Боль исчезла, сменившись тяжестью в груди, словно кто-то ударил его тяжелым кулаком. Но Брешия, лежавшая на нем, не шевелилась.

Он едва не завопил от ужаса. Нет, не может быть! С ней ничего не случилось!

Страх терзал внутренности, сердце затрепетало. Он обхватил ее, стиснул. Она не подняла головы.

— Брешия!

Он стал гладить ее по спине, гадая, каким образом ей удалось спасти его. Рана была смертельной, нанесенной человеком в грудь волшебника, который имел глупость изображать смертного и поплатился за это. И все из-за спеси, желания показать Брешии свою мощь независимо от количества нападавших, не важно, волшебников или смертных. Как же он ошибся!

Во имя всех сил, хранящих волшебников, он должен был умереть. Но не умер. И все благодаря ведьме.

Брешия спасла его.

Она по-прежнему не двигалась. Нет, она не могла отдать свою жизнь ради него! Он не примет такого дара!

Держа ее обеими руками, он медленно повернулся, пока оба не оказались на боку, так, что лица были совсем близко. Он осторожно просунул руку между их телами и прижал ладонь к ее груди.

— Черт бы тебя побрал, храбрая ведьма, вели своему сердцу забиться. Слышишь меня, Брешия? Я устал от всего этого. Вели своему сердцу забиться!

Он стал ритмично надавливать краем ладони на ее грудь и целовать застывшие губы.

— Открой глаза. Ты должна выжить! Должна бороться за жизнь! Как ты могла совершить такую глупость! Брешия, открой свои ведьмины глаза, иначе я задам тебе трепку!

Сердце послушно стукнуло ему в руку, и он улыбнулся.

— Вот как?! Стоило только пригрозить, и ты тут же послушалась?

Ее веки взлетели вверх. В глазах стыло возмущение.

— Немедленно убери руку с моей груди, олух ты этакий?

— Как?! Я олух? Что ж, тут ты, возможно, права. И нет, моя рука останется на месте: уж очень приятно дотрагиваться до тебя. Погоди-ка…

Его рука проникла за вырез платья. Пальцы коснулись её груди. Влажной груди.

Он нахмурился, уложил ее на спину и наклонился.

— Что с тобой? Почему там у тебя мокро?

Он дрожащими пальцами расшнуровал платье и увидел, что белоснежная грудь залита кровью, как раз над тем местом, где находится сердце. О боги, она приняла его рану в себя! Он знал это, но при виде крови, его и ее крови, смешанных вместе, на ее белой плоти, от сознания того, какую боль ей пришлось вынести, того, как она, понимая, что может умереть, все же не отступила и спасла его, ему стало не по себе. Да разве можно такое вынести?!

— Ты исцелила меня.

Он снова прижал ладонь к ее груди, к подсохшей крови.

— Сильно болит, Брешия?

— О нет, так, слегка ноет.

Он отодвинулся и сел. Через несколько минут кровь стала исчезать, и вскоре от нее не осталось и следа, плоть снова стала белой.

— Я жив, — прошептал он. — И кровь опять пульсируете жилах. Я силен и непобедим. И никогда больше не превращусь в смертного.

— Это самое умное, что я услышала от тебя, принц.

Он ответил вымученной улыбкой.

— А вот я еще не слышал, чтобы ведьмы спасали волшебников!

— Да и я тоже. — Ее пальцы сомкнулись вокруг его запястья. — Но как ты себя чувствуешь?

— Я снова силен и стал собой. А что?

Брешия вздохнула и убрала руку.

— Я всегда верила, что человек или волшебник должен умереть, если причинит зло другому. Но ты уверен, что сгон способен преодолеть все! Это совсем не плохо, тем более что высокомерие стало твоей неотъемлемой частью. И это мне нравится.

Принц довольно улыбнулся.

— Что ты сделала с этими убийцами?

— Связала всех вместе, руки с ногами, и спутала, как пойманную рыбу в сети. А того, что ударил тебя ножом, подвесила в воздухе, где он и останется. Правда, не знаю, сколько продлится действие заклятия. Может, если они освободятся, то сумеют стянуть его вниз.

— Их послал Модор.

— О да, ты прав, — согласилась она. — Наверное, пытался узнать наше слабое место. Их судьба ему безразлична. Возможно, он посчитал, что ты сразу прикончишь их, но, судя по способу убийства, о тебе можно будет узнать немного больше, а может, и увидеть твои слабости.

Он хотел заявить, что слабостей у него нет, но вздохнул и грустно покачал головой:

— Он их нашел.

— Да. На этот раз.

— Если Модор наблюдал за происходящим, значит, сразу понял, каким я был дураком, пытаясь бороться с ними в облике смертного. Вероятно, он считает меня мертвым. Вполне естественно: он ведь не может мысленно последовать за тобой в рощу!

Брешия медленно покачала головой:

— Ты очень рисковал, придя сюда за мной! Насколько мне известно, священные дубы лишают волшебников силы, поскольку наполнены моей собственной. Я прекрасно защищена.

— В таком случае я поступил умно, заставив Калласа привести меня сюда.