Оскальзываясь на подмерзших лужах, я побежал за обезумевшим зверем. Тут же одумался, вернулся к сараю, бесцельно кинул в сумку какие-то склянки. Что я могу сделать? Как остановить гору мяса, которая несется по городу, потеряв самый главный инстинкт? А ведь казалась такой умной…

Что я могу сделать? Разве что умереть вместе с ней. Как ее спасти?..

И что вообще случилось?

Через несколько мгновений раздался громкий треск. Вскочив, я метнулся к пролому.

У склада больше не было угла — его снесла туша, которая мчалась обратно, не разбирая дороги. Но погони за ней я не увидел. Кажется, остатки самосохранения взяли верх над монстром.

Оглушительный стон, переполненный тоской, разорвал воздух. Никогда я не слышал, чтобы голос кита был так похож на человеческий. И чтобы он вмещал в себя столько горечи.

Косатка-скорпион, не останавливаясь, плюхнулась в озеро, взметнув фонтан брызг. Хорошо, что лед уже сошел — так бы она и убиться могла. Колыхнулась водная гладь, разошлись волны — и тварь была уже далеко.

Пожалуй, только что я остался один в чужом мире. Стараясь отвлечься от посторонних мыслей, я наспех сгреб с полки все мензурки, которые там оставались. Накинул поверх рубахи свою прежнюю хламиду с капюшоном. Так лучше, от нее тут уже все отвыкли. Хорошо, что руки не дошли выбросить.

Завязал сумку и покинул свой домишко. Мне тоже пора прочь из этого города. Тем более — после таких шумных… прощаний.

Торопливо добрался до ворот, и легкий холодок пробежал по спине. Нынче здесь выставили усиленный дозор.

Старательно изображая, что у меня все хорошо, свернул в проулок. Нет уж, через ворота сегодня дорога заказана. Может, и просто совпадение, но усиление поста мне очень не понравилось. Не факт, что меня уже объявили в розыск, но кто его знает. Слава богу, что стена окружает Торлоп не со всех сторон.

А потом оказалось, что патрули в портовой части усилили тоже. И вот это уже было совсем плохо.

Скрываться в тенях — подозрительно. Если заметят, то явно возникнут вопросы. Сделать морду кирпичом и шагать мимо стражи — вариант так себе, если те уже знают про самозванца. Хотя, может, зря так парюсь… Так быстро информация разойтись не могла. Эльфы меня вообще пока не видели, а у стражников нет раций, чтобы раздавать ориентировки.

Я решительно вывернул из-за поворота, кивнул дозорным и нагло поперся к береговой линии. Патрульные несколько недоуменно проследили за моими перемещениями, но ничего не сказали. Ну да, ночью в этом районе приличных людей — и эльфов! — не встретишь. Ходить тут, впрочем, не возбраняется — вот и не вмешались. Славно — значит, и впрямь напрасно я переживал. Разнервничался опять до паранойи. Еще и выходка твари… Совсем добила меня.

Чуть поеживаясь от ощущения внимательных взглядов, проследовал за склад. А там припустил бегом — подальше. Время уходит, утром наверняка уже вовсю развернется облава.

Рядом с местом, где край стены примыкал почти к самому берегу, затаился, прислушиваясь. Кроме шума волн, криков чаек, завывания ветра и крысиного писка, ничего не уловил. Ничего, что показалось бы опасным. Воровато оглянувшись, прошмыгнул мимо толстой стены, замочив ноги до пояса. Не страшно — в теле тролля простуда мне почти не грозит, уже понял. Потом пришлось карабкаться по остаткам старой стены, минут десять продираться через столбы с намотанными веревками — и вот я за городом. Прощай, Торлоп, прощайте, алхимик и его старуха-мать… Вы для меня все-таки много сделали, несмотря ни на что. Прощай, более-менее налаженная жизнь среди людей… И ты, чудовищная тварь с паучьими ногами… тоже прощай, наверное.

Часть пути до леса проделал ползком, часть — перебежками, прячась, где подвернется. Весь перемазался грязью — зимой было немного удобнее… Недаром оделся в старое барахло, а хорошие вещи убрал в мешок. Ближе к спасительной опушке слегка притормозил… И тоже не зря.

Шагов за сто я сумел различить две фигуры всадников, неспешно объезжавших кромку леса. В такую темень — что они здесь забыли, без факелов-то? Лошади… В городе я их почти не видел, да и те были какими-то невзрачными и низкорослыми. А тут — странно высокие. И фигуры всадников, закутанные в плащи, — тоже. Если не мерещится из-за темноты…

Судя по всему, они смотрят не в мою сторону, а выслеживают что-то в подлеске. Или ищут следы!..

Затем одна из фигур развернулась, и я увидел, как на ее лице горят два огонька. Глаза. Такие же, как у меня, а Агнеска говорила… Эльфы!

И он мои глаза заметил тоже. Изумленный короткий возглас — и всадник пришпорил коня, направляя его ко мне.

До леса мне никак не добраться! К озеру! Есть шанс убежать — ночью на лошади во весь опор не поскачешь.

Эльф погнал наперерез. И как быстро! Понял, гад, куда я!..

В панике я крутанулся на бегу, замер и вскинул руку — пусть будет приметнее! Успел краем сознания отметить: что-то этот жест мне напоминает. И прокричал, стараясь выглядеть внушительно:

— Прочь, олень тупорогий! Сгною!

Проклятый эльф придержал коня. Спрыгнул на землю так, как будто и не ехал. Сделал пару шагов ко мне. Я поднял руку выше, зашевелил пальцами:

— Стоять, я сказал! Не подходи!

Он все же остановился в паре метров от меня. Застыл, внимательно глядя. Длинные уши, торчащие из-под тканой шапки, чуть подрагивали. Наверное, от холода. А на лице, смутно видном во мраке, — недоумение пополам с чем-то еще.

Потом он, кажется, понял. Изящное лицо перекосила усмешка, наполненная презрением.

— Ты что, желаешь напугать… вот этими кривляньями? Я бы засмеялся, не будь ты столь жалок. Ничтожный, о великие небеса, какой же ничтожный! Беспомощный древоточец, порочащий кровь звезд.

Что больше всего меня поразило — я понял каждое слово, хотя повторить бы явно не смог.

— Здесь бродит гимори, — продолжил эльф. — Откуда он? Кто его создал? Это гимори твоего господина? Он чернокнижник, проклятый небесами?

— Нет у меня никакого… господина, — пробормотал я, пятясь к озеру.

— Что ты хочешь сказать, подлец? — вновь удивился ушастый. — Чернь, которая никому не служит?

Неуловимое плавное движение — и эльф стоит в одном шаге. Я не успел даже вздрогнуть, а он уже обо всем догадался. Глаза расширились, он отшатнулся, как от прокаженного. На миг я растерялся — никогда не видел такого лица. Такой гримасы, такой страшной брезгливости.

— Поганая кровь! Да ты гнилокровый!