– А вон там – олень, видишь? – показывает Николь в темноту,едва рассеиваемую лунным светом. – Лиса, медведь, гепард, на склоне еще другиезвери. Не бойся, они неживые! Я эти фигуры помню с детства: Гийом, покойный мужЖани, увлекался скульптурой. Между прочим, он был также великолепнымдекоратором. Ты бы видела, как он оформил дом Труди и Марка, эту бывшую гостиницу!А наш погреб! Там такой дизайн – настоящая средневековая темница.

Ну ладно, с гостиницей все ясно, но я в жизни не слышала,чтобы кто-то приглашал дизайнера оформлять погреб. Нравы бургундской глубинкине перестают меня удивлять. Единственное, что меня ничуточки не удивляет, такэто то, что Гийом скоропостижно скончался. Думаю, какой-то светильник ни причем. Наверняка возвращался домой ночью – и увидел за кустом азалии собственноетворение!

Мы проходим через большой парк, и вот из открытого окна донас доносится детский крик. Сразу чувствуется – ребенок устал плакать, но этоне каприз: он не находит себе места от боли. А какое измученное, несчастноелицо у худенькой женщины, которая трясет его на руках, то и дело норовяперехватить поудобнее! Ее небрежно сколотые, очень густые черные волосы то идело выпадают из прически, большие карие глаза покраснели, а малыш все кричит икричит, размахивая ручками и суча ножонками.

Мигом вспоминаю малышню в нашем роддоме: туго-натугозапеленатые по стойке «смирно» червячки-головастики в линялых тряпках спечатями и штампами, головы обернуты косыночками. Во Франции все по-другому:младенцу сразу надевают боди с ползунками, памперс, кофту, шапочку… Я виделафотографии двухдневной Шанталь: одета как большая! Честное слово, к такомуребенку поневоле начинаешь относиться как к сознательному, а не бессмысленномусуществу. Вот и Филипп, сынуля Жани, выглядит как очень самостоятельный пупсик,но плачет совершенно так же, как наши, русские несмышленые младенцы.

Прошу положить его – Жани смотрит недоверчиво, но все жеподчиняется, – смотрю, как он шевелит, вернее, дергает своими ножками. Впринципе, малыш хороший, нормальный, не синюшный, не белесый, доношенный икрепкий. Вот только этот плач…

– Он лишь в последнее время так плачет или постоянно кричит?

Вопрос дурацкий: достаточно поглядеть в измученное лицоЖани. Такой бесконтрольный, мучительный крик бывает у детей, у которых повышеновнутричерепное давление. Они страдают от постоянной головной боли. Лекарств уменя, само собой, никаких, вообще малыша лучше бы отвезти в больницу, нокое-чем я могу помочь уже сейчас.

– Дайте мне пеленку, пожалуйста. Любую пеленочку.

Жани смотрит непонимающе-враждебно. Ну да, здесь детей непеленают уже лет сорок. Воображаю, как бы она на меня посмотрела, попроси я унее подгузник !

Объясняю чуть ли не жестами, какой именно кусок тонкой тканимне нужен. Жани приносит нормальную пеленку, но уточняет, что это – простынка.Ладно, хоть горшком назови…

Я складываю пеленку вдвое по длине, а потом сворачиваюуглом, примерно так, как мы делаем шляпы из газет, только оставив внизусвободную полосу ткани, чтобы обернуть вокруг шеи. Думаю, шляпы из газет –сугубо наше, российское изобретение, вернее, советское. Как, впрочем, и воттакой чепчик. По принципу, голь на выдумки хитра. Наверняка во французскихсуперцивилизованных роддомах имеются на подобный случай специальные воротничкидля фиксации слабых младенческих голов, но здесь и сейчас наша русскаяизобретательность приходится в самый раз!

Вообще во всей картине есть нечто сюрреалистическое. Малыш всамодельном чепчике – и в боди с фирменным знаком «Карден для детей» (видимо,покойный Гийом был о-очень небедный скульптор!), вокруг великолепная просторнаягостиная, под потолком покачивается стилизованная под старину люстра: натолстенной медной перекладине-трубе подвешено круглое тележное колесо, в немсветящиеся плафоны… Стильная штука! Не сей ли светильник, кстати, сталпоследней работой Гийома?

Зафиксировав голову малыша, беру его на руки, устраиваю насгибе локтя:

– Ну тише, Филиппок! Ну успокойся. Сейчас тебе станет легче,честное слово.

Он открывает зажмуренные, слипшиеся от слез глазки и смотритна меня совершенно осмысленно. Вообще такое ощущение, что он прислушивается кмоим словам. И вдруг поворачивает голову и начинает шарить губешками по моейгруди. Кряхтит, повякивает, бурчит что-то, но не кричит!

– Вы кормите его сами? – поворачиваюсь к Жани, котораясмотрит на сына, просто-таки вытаращив глаза. – Или питание даете?

– Вы что, русская? – вдруг спрашивает она со страннымвыражением.

Мгновение изумленно хлопаю глазами. Вроде бы о моейнациональности речи не было. Нос курносый выдал? Потом соображаю, что говорилас младенцем по-русски. Наверное, он еще и от удивления перестал орать. А потомповязка подействовала. Эти «чепчики» – замечательная штука. Мгновеннонормализуется отток крови и лимфы! Для человека несведущего это похоже нафокус-покус, конечно. Опять маленькие хитрости нашей родной большой медицины!

– Русская, да, – отвечаю не без вызова, потому что осознаю:Жани смотрит на меня чуть ли не с ненавистью.

Ах боже ты мой! С чего бы это? Может, она, как корсиканка исоотечественница знаменитых террористов, сочувствует террористам всего мира иподдерживает некую «маленькую, но гордую» народность, живущую в горах Кавказа?Странно, что она вообще доверила мне своего сына и до сих не вырвала его измоих рук! А впрочем, может быть, это ревность – элементарная ревность матери кдругой женщине, которая гораздо лучше сумела успокоить ее дитя?

Да чепуха все это, главное, Филиппок затих. Правда, сейчасснова заорет – теперь уже от голода.

– Да накорми ты его, Жани! – восклицает Клоди и бежит накухню, начинает доставать из холодильника бутылочки с молоком, включаетподогреватель. Интересно, есть ли у нее внуки? Из нее получилась бы класснаябабушка!

Пока Клоди возится с питанием, Жани выхватывает-таки сына уменя из рук.

– Спасибо, – говорит чуть ли не с вызовом. – Теперь я сама!

Звучит это натурально как «пошла вон».

Я могла бы обидеться. Но я не обижаюсь. Глупости и суетасует.

– С утра обязательно вызовите врача. Именно детского врача!И если он посоветует ехать в больницу, поезжайте немедленно, слышите? – говорюнастойчиво, но Жани меня уже вряд ли слышит: целует и милует своего крохотулю,бежит с ним на кухню, откуда ее уже зовет Клоди:

– Скорей! Все готово!

Мы с Николь уходим не прощаясь: хозяйке не до нас, этопонятно.