Такое странное… Все такое странное…

Ройх говорит спокойно, информируя, и, хоть и удерживает меня у себя на коленях – не совершает никаких поползновений дальше. Хотя – я вижу по тлеющим на дне его глаз безднам – ему хочется. Очень хочется…

От этого ощущения его голода между нами у меня мурашки по спине идут.

– Хорошая попытка, – мои губы изгибаются в змеиной улыбке, – а требование матери Антона жениться на ней – это ты как объяснишь? Или что думал, я не знаю?

– Антон поделился со мной как вы провели вечер, – Ройх смотрит на меня не мигая, – да, было дело. В первый раз, когда вскрылась её болезнь, когда я предложил усыновление Вера действительно устроила большой скандал, с этим ультиматумом. Она хотела меня отпугнуть, но я уже успел обсудить ситуацию с Максом и мы сошлись на том, что идею брака стоит обсудить. Но он был фиктивным, мы с Верой это знали.

– Что, даже первой брачной ночи себе не позволили? – с фальшивым сожалением ужасаюсь.

– Нет.

Он говорит это так просто, так буднично, что это на самом деле действует на меня почти оглушительно. Лишает львиной доли всего моего ехидства.

– Ты? – вкладываю все оставшееся в этот вопрос.

Если уж я помню Юлия Владимировича Ройха, который не отказывался от спонтанного перепиха с первой попавшейся смазливой медсестричкой, то как уж тут поверить, что он откажется от вполне законного супружеского долга с новообретенной женушкой.

– Я, – он пожимает плечами, будто это признание ничего ему не стоит, а потом, ухмыляется и чуть жестче сжимает пальцы на моей талии, – может сразу спросишь, как звали последнюю мою любовницу? Готова услышать имя?

Этот вопрос будто и правда просился следующим!

Но у меня пересыхает во рту, когда я догоняю, к чему клонит этот ублюдок.

Да он блефует! Не может этого быть!

– Да, котенок, это были очень долгие три года, – голос Ройха спускается на тон ниже, а пальцы все-таки двигают меня на дюйм ближе к тебе, – очень-очень долгие. Хорошо, что они закончились, да?

– Нет! – встряхиваю головой, отчаянно повторяя для себя условия задачи – мне сорвали свадьбу, до меня все еще домогаются, везут хрен пойми куда! Я должна, черт побери, должна, этого мерзавца только… Что?

Посадить? Как-то мелко!

Придушить? А не многовато ли чести?

Но не сдаваться же ему на милость, послушной кошечкой свернувшись на коленях.

Нет-нет, ни за что! Пусть даже не рассчитывает. Да пусть еще четыре года целибат блюдет – я только позлорадствую!

Вдох-выдох…

Это чудовищно сложно причесать мой раздрай внутри, остудить корчащуюся до костей опаленную душу, обостриться всеми своими костями и все-таки выдраться из цепкой хватки Ройховских когтей на боковое сиденье.

– Верни меня обратно, – повторяю в который раз, скрещивая руки на груди, – ничего твои выкрутасы не поменяют. Ты сорвал сегодняшнюю церемонию, но я все равно выйду замуж за Кирилла. Он – мой мужчина. В тысячу раз лучше тебя. И если нам понадобится пятнадцать раз в ЗАГС сходить, мы сходим. Ты нам не помешаешь.

Ройх смотрит на меня в упор, очевидно досадуя на мое воистину козье упрямство. Я жду от него нового выступления на тему “мы должны быть вместе”, но он неожиданно вдруг широко улыбается и кивает.

– Уверена ли ты, алмазная моя, что я не могу вам помешать?

– Разумеется, – я – истинный лед, изнутри и снаружи.

– Тогда давай заключим пари, – буднично улыбается Ройх, – если здесь и сейчас, в течении пяти минут я не предъявлю тебе доказательств, что твой драгоценный Кирилл – тот еще мудозвон, то я сам отвезу тебя обратно, и фату тебе до алтаря донесу.

– А если… – сама себя перебиваю потому что это же бред – вести переговоры с этим террористом, но Ройх бодро договаривает за меня.

– А если предъявлю, то как-нибудь ты напоишь меня кофе со своими кексами. Антоха мне разрекламировал, я теперь тоже хочу.

Вот ведь наглая скотина!

Я даже воздухом давлюсь от зашкаливающего уровня его борзоты, и увы – до того как упеваю сфомулировать адекватный ответ, Ройх даже не думает его дождаться.

Просто кивает – заметано, мол, а затем просто и легко жестом фокусника достает из-за своего кресла тонкий синий скоросшиватель и бросает мне на колени.

Мой язык примерзает к небу как только я вижу первую же фотографию. Не абы с кем – а с Киром и Марком, как Ройх мне и говорил.

И это первая фотография. В папке она не одна!

Глаза жжет. Нестерпимо, невыносимо, будто и вправду слезы мои непролитые стали вдруг кислотой.

Я бы хотела, чтобы зрачки перестали видеть. Совсем. Пять минут назад. Чтобы вот этого не видеть.

– Что, о своей ходке он тебе не рассказал? Не поделился?

Ройх, бездушная жестокая сволочь. Даже не пытается звучать сочувственно. Или пытается? Кажется, все-таки да. Только мне наплевать на это его гребанное сочувствие. Мне бы… Воздуха глоток. И обливиэйта – хоть на половину волшебной палочки.

В глазах рябят изобличающие колючие буквы.

“Учетная карточка №1416 на осужденного…”

Я бы хотела чтобы это просто был однофамилиц. Тезка. Ладно, пусть полный – такие совпадения тоже бывают. Мир полнится Кириллами Викторовичами Лисицыными. Но фотография на скане вполне узнаваема. И цифры на печати которая задевает уголок этой самой фотки совпадают с остальной частью штемпеля.

Осужден “с” … “по”…

Забавно.

За три месяца до встречи со мной из тюрьмы вышел, получается. Всего за три.

Не хочу в это верить.

Не хочу верить, что мой солнечный лис – и был вот таким, бритым наголо, костистым и серым, с отчетливыми синяками наркомана под глазами.

Потому что вот с этим мужчиной я бы свою дочь в аквапарк не отправила.

Да что там, я ему и дверь-то не открыла бы ранним утром в пять утра! Хоть сколько бы он там не орал, что мы его топим. Потому что в моей жизни был только один наркоман, который еще и барыжил. И я бы ни за что не связалась с таким мужчиной.

– Откуда это? – выдыхаю я, слабыми пальцами теребя уголок листа. Надо его перевернуть, кажется, там в скоросшивателе что-то еще лежит, но сил на это нет совершенно.

– Фото с распечатки видеорегистратора, – охотно откликается Ройх, – мы с Максом сняли, когда ты отказалась верить мне на слово.

– А это? – спрашиваю, не в силах отвести глаза от копии из личного дела уголовника. Я к слову видела что-то такое. В прошлом году мама запрашивала документы Вовчика из его колонии. Лучше бы ей конечно этого не делать – после ознакомления с ними она не разговаривала почти неделю. Но… Она взрослая, дееспособная, сама вправе решать об какие именно шипы реальности ей раниться. Как и я…