Но главное, Энгельс был уверен, что появление в Европе самой идеи прав народов — результат козней России. Ведь именно исходя из этого принципа вела свою национальную политику Российская империя, в которой нерусские народы не подвергались насильственной ассимиляции. А если это исходит из России, то для Энгельса является реакционным по определению. Он пишет: «Принцип национальностей мог быть действительно изобретен только в Восточной Европе, где приливы азиатских нашествий в течение тысячелетия, набегая один за другим, оставили на берегу эти груды перемешанных обломков наций, которые даже и теперь этнолог едва может различить, и где в полнейшем беспорядке перемешаны тюрки, финские мадьяры, румыны, евреи и около дюжины славянских племен. Такова была почва для выработки принципа национальностей, а как Россия его вырабатывала, мы увидим сейчас на примере Польши» [39, с. 162].[33]

Как известно, международное социалистическое и рабочее движение отвергло эту установку Энгельса. В 1896 г. Международный конгресс социалистических рабочих партий и профсоюзов в Лондоне принял постановление, в котором сказано: «Конгресс объявляет, что он стоит за полное право самоопределения всех наций». Сказано это вскользь, без разъяснений, как пятая часть длинной фразы, составленной из малосодержательных штампов — но сказано!

Эта часть фразы много значила для российских социал-демократов. И все же разработанная Энгельсом и одобренная Марксом доктрина по национальному вопросу поставила русских марксистов в очень трудное положение в преддверии революции. Здесь возник целый клубок противоречий. Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был органично и глубоко принят не только революционными движениями России, но и широкими массами рабочих, а затем и крестьян. Но интерпретирован он был по-своему.

Выше уже приводилось высказывание Н.А. Бердяева: «В мифе о пролетариате по-новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом» [87, с. 88-89]. Таким образом, в России классовый марксистский лозунг был просто «онаученным» выражением той «всечеловечности», о которой говорил Достоевский как особенности русской культуры.

Сама концепция «прогрессивных» и «реакционных» народов, если бы она стала в России широко известна, вызвала бы недоумение и отторжение марксизма. Поэтому данная концепция фактически скрывалась руководством марксистских партий как от партийной массы, так и от интеллигенции в целом (что и было элементом «вульгаризации» марксизма).

Российские социал-демократы уже в 1903 г. включили в свою программу признание права народов на самоопределение (§ 9 Программы), и иначе быть не могло в партии, которая стремилась опереться на поддержку трудящихся масс. Надо заметить, что либералы-западники (партия кадетов) это право не признавали , что и зафиксировали в своих документах. Они ориентировались на буржуазию, в политической философии которой был силен шовинизм и социал-дарвинизм, оправдывающие эксплуатацию и людей, и народов.

Здесь надо дать маленькую историческую справку о возникновении принципа национального самоопределения и, соответственно, федерализма в сознании российской интеллигенции. Сегодня из чисто идеологических интересов эта история искажается.

Историк, депутат Госдумы Н.А. Нарочницкая в 2007 г. в интервью газете «Наше время» сказала: «Дробление по национальному признаку, в угоду большевистской доктрине права на самоопределение, показало себя миной замедленного действия. Помимо того, это не является лучшим способом сохранить национально-культурное своеобразие. Есть другие инструменты… Вот в Германии живут лужичане — славянский народ. У них нет автономии, но есть свои школы, свои университеты, деятели культуры, писатели» [145].[34]

Установки депутата по национальному вопросу — дело его политического выбора. Печально то, что доктрина, рожденная в России в первой четверти ХIХ века, отвергается историком на основании того, что она «большевистская». Ну до чего мы дойдем с такой аргументацией?

В действительности взгляды на проблему менялись таким образом. В царское время вопросов с теорией этничности, видимо, не возникало. Видимо, в кругах русской аристократии на интуитивном уровне бытовало представление о народах и племенах (языках ), как созданиях Бога, который наделяет их душой . Если так, то дело государей — охранять все перешедшие под его руку народы, не вмешиваясь в их «естественное» развитие. Это уже в неявном виде предполагало «право на самоопределение» с этнической идентичностью (альтернативой был бы геноцид или «этническая чистка»).

В ХIХ веке эта идея укоренялась в общественном сознании образованного слоя и в политическом смысле. Федералистские идеи развивались в России уже в доктрине декабристов (Никита Муравьев разрабатывал программу федерального государственного устройства). В федерализме и стала вызревать идея России как федерации народов . В революционном движении уже со второй четверти ХIХ принцип национального самоопределения начинает преобладать над принципом областничества как деления унитарного государства на административные единицы. С полной определенностью принцип национального самоопределения был декларирован в программе партии «Народная воля». В начале ХХ в. возникают национальные движения и партии с сепаратистскими установками (например, армянская партия Дашнакцутюн). Все это — задолго и помимо большевиков.

Февральская революция «рассыпала» империю. В разных частях ее возникли национальные армии или банды разных окрасок. Все они выступали против восстановления единого централизованного государства. Что касается представлений большевиков о России, то с самого начала они видели ее как легитимную исторически сложившуюся целостность и в своей государственной идеологии оперировали общероссийскими масштабами (в этом смысле идеология была «имперской»).

Среди тех организованных политических сил в России в момент революции, которые имели какие-то программные установки, большевики были как раз менее федералистами, чем другие (если не считать черносотенцев, которые просто не мыслили Россию без царя и Империи, и анархистов, которые проповедовали утопию свободы без государства).[35]Ленин считал федерацию вынужденным временным состоянием, о чем говорил в работах 1914 г., а в 1920 г. писал в Тезисах ко II конгрессу Коминтерна: «Федерация является переходной формой к полному единству трудящихся… Необходимо стремиться к более и более тесному федеративному союзу» [146]. И накануне Февральской революции Ленин был противником федерализации. Ленину больше импонировала французская модель, и он выступал за трансформацию Российской Империи в русскую демократическую республику — унитарную и централистскую . Это видно и из его опубликованных тогда трудов, и из его конспектов, в которых он делал выписки при изучении федерализма [147].