союз государств с Царьградом во главе сложится сам собою, и никакие Плевны или Берлинские трактаты1 потока не задержат надолго. Англия разлетится в прах при первом столкновении. И тут есть fatum[34], звезда. Англия есть сила охранительная, славянство – сила новая, передовая; старое должно отойти и дать дорогу. Англия станет Голландией после войны с нами. Я сам, как Вашему сиятельству известно, уж конечно, не прогрессист, и мне английский торизм2 очень нравится, как нравится мусульманская патриархальность и т. п. Папа и Шейх-уль-Ислам3 душе моей понятнее, чем Гамбетта4, Вирхов5 и даже… Чумаков6. Но разум и политический смысл говорят мне иное. Торизм, мусульманство, папство – силы отходящие, и хотя славизм не выразил еще ясно принципов своих и не выработал еще никаких своеобразных форм, достойных изучения и даже подражания, одним словом, форм исторических, но тем не менее, даже и не будучи русским и только понимая ясно современную историю, я предсказал бы торжество славянству уже по тому одному, что только оно одно загадочно (т. е. чревато каким-то великим будущим, быть может, даже только отрицательным, а не зиждущим, но все-таки великим). <…>

О моих делах что сказать? Они так невеселы, что даже мне и стыдно иногда говорить о них. Вот у меня-то нет «звезды». Некстати заболел в 71-м году, не вовремя уехал с Востока, не вовремя поправился в здоровье; «новые люди» вовсе не знают меня и не думают обо мне, кто знает, тот не у дел. В столице жить постоянно – денег нет, и после каждой поездки надо расплачиваться с Катковым срочной и принудительной работой. Политические мои мнения глохнут в сердце моем без исхода; они не подходят ни к Каткову, ни к петербургской журнальной демагогии, они слишком самобытны. Брошюры издавать – надо средства свои или громкое имя, безвыходный круг! Большую часть года надо жить в своей деревне, живя в деревне, не получишь хорошего места, не получа места и не имея чем вносить в банк, надо ждать, что через два года продадут с аукциона и это самое имение, не доходное, положим, но доставляющее мне убежище покойное, здоровое, красивое и дорогое для меня по воспоминаниям детства и молодости, убежище, в котором я, по крайней мере, могу писать.

Вот мои дела, Николай Павлович! Вы понимаете, что я должен иногда чувствовать, и, подумавши об одиночестве моем, Вы еще яснее угадаете, до чего мне было радостно получить Ваш ответ.

Благодарю Вас тысячу раз за Ваше желание быть мне полезным, но боюсь – осуществимо ли оно. «Рука Божия отяготела на мне!» Надо молиться и ждать еще худшее терпеливо.

Прошу Ваше сиятельство передать мое глубочайшее уважение Екатерине Леонидовне7 и княгине Анне Матвеевне8. Я не забыл и никогда не забуду их радушной благосклонности ко мне в Царьграде.

С глубочайшим почтением имею честь быть Вашего сиятельства покорнейший слуга

К. Леонтьев

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

1 Берлинский трактат – Н. П. Игнатьев вынудил Турцию подписать Сан-Стефанский договор, не оставив времени для размышлений ни европейским державам, ни министерству в Петербурге. По его возвращении канцлер А. М. Горчаков оказал ему холодный прием. Большинству высокопоставленных лиц совсем не нравился успех Игнатьева. Англия стремилась оттеснить русских от Константинополя, а Россия была не в состоянии начать новую войну. 13 июня 1878 г. в Берлине собрался конгресс европейских держав, на котором председательствовал германский канцлер кн. О. Бисмарк. Россию представлял канцлер кн. А. М. Горчаков. 1 июля был подписан Берлинский трактат, изменивший условия Сан-Стефанского договора в ущерб России и славянским народам. Южная граница Болгарии отодвигалась на 130 км к северу, а сама Болгария объявлялась лишь автономным княжеством, выборный глава которого утверждался султаном с согласия всех держав. Россия получила обратно потерянную в 1856 г. Бессарабию, а также Карс, Ардаган и Батум.

2 Торизм — консервативное направление в политической жизни Англии.

3 Шейх-уль-Ислам — глава мусульманского духовенства в Турции, назначавшийся султаном.

4 Леон Мишель Гамбетта (1838–1882) – французский политический и государственный деятель. Выступал непримиримым противником империи Наполеона III (который, по словам Леонтьева, был одним из наиболее симпатичных ему лиц в современной истории). Во время Франко-прусской войны 1871 г. после седанского разгрома объявил в Национальном собрании о низложении династии Бонапартов. Облеченный диктаторскими полномочиями, улетел из осажденного Парижа на воздушном шаре, чтобы организовать новую французскую армию. После войны играл выдающуюся роль в политической жизни.

5 Рудольф Вирхов (1821–1902) – немецкий ученый и политический деятель. Занимался проблемами общей патологии и терапии. Участвовал в раскопках Трои Г. Шлиманом. Один из основателей прогрессистской партии и вождь оппозиции.

6 Чумаков — неустановленное лицо.

7 Екатерина Леонидовна — гр. Е. Л. Игнатьева.

8 Анна Матвеевна – А. М. Голицына (1809–1897), княгиня, теща гр. Н. П. Игнатьева, урожд. гр. Толстая, жена кн. Л. М. Голицына.

103. О. С. Карцевой

12 ноября 1878 г., Козельск

<…> Материальное положение мое так тяжко, что пока я должен с моей стороны делать все для поступления на службу. Посмотрите, вот какая связь: я не могу устроиться при Оптинской так, как я желал бы по недугам и привычкам моим, пока я не выкуплю имения из банка (ибо помните, ради бога, что я далеко не один на свете с точки зрения вещественной). Выкупить имение литературою нет надежды, получая 100 р<ублей> за лист (из которых ½ Катков всегда вычитывает за долг). Надо служить, чтобы добиться места, а тем более заочно, по неимению денег для жизни в столице, чтобы добиться места, надо восстановить репутацию человека в здравом рассудке и способного к делу. Нынче же православная Россия стала так прелестна и умна, что образованного человека, мечтающего об Оптиной Пустыни, сочтут за безумного ипохондрика. Знаете, князю Горчакову так нравились мои донесения из Тульчи и Янины, что Стремоухов говорил моему покойному брату1, бывшему сотруднику «Голоса»: «Напишите Константину Николаевичу, чтобы он скоро в отпуск бы не просился, пусть потерпит: мы его скоро генеральным консулом сделаем. Князь Горчаков как увидит его донесения, сейчас так и говорит: „А, это от Леонтьева!“ и прежде всего читает». И через 1½ года этот самый Горчаков, узнавши, что я, больной, поехал не в Германию на воды и не в Ниццу, а молюсь на великой Афонской Горе, сказал: „Nous n'avons pas besoin des moines[35]“. Правда, меня щадили полтора года, даром выдавали мне жалованье, дали мне пенсию выше чина, может быть, но, понимаете,