«Дело о массовом убийстве никогда не будет раскрыто…»

«Идет плановое уничтожение всех случайных свидетелей преступления…»

«В такой серьезной организации, как Ка-Джи-Би, утечек информации не бывает…»

«Россияне скрывают правду и злорадствуют…»

«У них всегда виноват то генерал-мороз, то генерал-туман…»

«Русские ненавидят поляков…»

И, наконец, кто-то из этих паникеров раскрыл цель преступления, столь же безумную, сколь и он сам: «Нас хотят деморализовать, уничтожить морально, а потом и физически, ликвидировав Польшу как независимое государство».

Конечно, все это было забавно, но быстро надоедало, поэтому Глеб Грин предпочитал черпать сведения не из бульварной прессы. Ему было любопытно выяснить, справедлив ли окажется его прогноз насчет выборов в Польше и политической смерти Мирослава Корчиньского.

Предвыборная гонка проходила довольно бурно. После того как премьер-министр отказался баллотироваться в президенты, основных претендентов осталось двое: Бронислав Коморовский и Мирослав Корчиньский.

Коморовскому приходилось нелегко. Вынужденный избегать воинственной риторики в адрес соперника, он осторожно бросал камешки в огород партии «Право и справедливость», отделывался общими фразами и говорил до того сладким голосом, словно перед каждым выступлением съедал банку меда.

Мирослав Корчиньский до телефонных переговоров с Астафьевым очень отличался от Мирослава Корчиньского после этих переговоров. После того как выяснилось, что его карта бита, беднягу словно подменили. В его взгляде сквозила растерянность, он мог ни с того ни с сего разразиться речью, похожей на проповедь христианской любви. Одежда его, состоящая из неизменного траурного костюма и черного галстука, в сочетании с седыми волосами придавала Корчиньскому сходство с унылым пастором. Его задор пропал, его энергии едва хватало на пару невыразительных жестов во время речи, после чего руки его обвисали, плечи поникали, а сам он вызывал не столько сочувствие, сколько жалость.

Недавний урок не прошел ему даром. Если прежде Корчиньский был готов поливать грязью Россию с утра до вечера, то теперь его приверженцы с изумлением слышали то благодарности в адрес «друзей-россиян», то призывы к примирению с Москвой. Наблюдая за этой метаморфозой, поляки дивились, а Грин понимал, что Корчиньский не слишком надеется на победу и опасается, что, оставшись не удел, превратится в беззащитную жертву. Его лепет про мир и взаимопонимание с Россией адресовался непосредственно Анатолию Астафьеву. Он сложил оружие. Сдался. Отказался от борьбы и претензий.

Все-таки удар отсроченной политической смерти был нанесен. Чтобы удостовериться в его эффективности, достаточно было посмотреть на выражение лица Корчиньского. Он был убит. От прежнего задиры и бойца не осталось ничего, кроме пары заученных фраз и жестов.

– Зомби, – заключил Грин накануне выборов. – Политический труп. Еще не все это понимают и будут голосовать за тебя, пан, по инерции. Но потом твой электорат прозреет. Голоса разделятся примерно пополам. Следовательно, в любом случае власть придется делить, а разделенная власть – это как половина короны на голове. Долго ли удержится?

Он не ошибся. Предварительные результаты выборов, состоявшихся в Польше в воскресенье, 20 июня, подтвердили его диагноз. Как сообщили СМИ, за исполняющего обязанности президента, спикера сейма Бронислава Коморовского проголосовали 41 % избирателей. Лидеру оппозиционной партии «Право и справедливость» Мирославу Корчиньскому отдали свои голоса 37 % избирателей. Ни тому, ни другому не удалось преодолеть пятидесятипроцентную планку. Исход кампании должен был решиться во время второго тура в воскресенье, 4 июля.

Включив телевизор в понедельник, когда в масс-медиа начали просачиваться данные предварительного подсчета голосов, Грин не без злорадства отметил, что Корчиньский и Коморовский идут к финишу бок о бок, то опережая один другого на пару процентов, то отставая. Не дожидаясь окончательного результата, Грин стал собираться в давно запланированный и долго откладывавшийся отпуск. В отличие от политических обозревателей он не усматривал никакой интриги в дальнейшей гонке. Для него все было ясно. Судьба человека, так долго и последовательно ненавидевшего Россию, была предрешена. Корчиньский и Коморовский представляли собой некоторое подобие Тянитолкая из старой сказки про доктора Айболита. Одна голова тянула вперед, другая назад. В результате Тянитолкай был способен лишь перетаптываться на месте.

– Эксперимент закончен, – сообщил Грин президенту России, позвонившему ему, чтобы поздравить с благополучным завершением истории, стоившей кому жизни, кому здоровья, а кому нескольких преждевременных седых волосков.

– Эксперимент? – переспросил президент. – Какой эксперимент?

– Уникальный для современной Европы, – ответил Грин, смеясь. – Больше не осталось ни одной демократической страны, которой бы управляли близкие родственники. Мир их праху.

– Ну-ну, не злорадствуйте.

– Я всего лишь констатирую факт.

– Что ж, до сих пор это у вас неплохо получалось, Глеб Георгиевич, – заметил Астафьев. – Посмотрим, как пойдут дела дальше.

– Надеюсь, после отпуска еще лучше, – пробормотал заподозривший неладное Грин. – Завтра я улетаю в Испанию.

– Сейчас мы проверим, насколько точным будет ваш прогноз насчет вашего собственного будущего. Ближайшего. – Помолчав, Астафьев осведомился: – Итак, где вы проведете завтрашний день? На морском побережье или в Подмосковье, где, говорят, воздух намного чище и полезнее?

– Со скольких раз? – уныло спросил Грин.

– С трех, – милостиво разрешил Астафьев.

Ответом ему был тяжелый вздох, похожий на порыв ветра, прозвучавший в телефонной трубке.

Грин оглянулся, с печалью разглядывая чемодан, наполовину заполненный вещами. Не нужно было обладать дьявольской проницательностью, чтобы понять, что чемодан в ближайшее время не понадобится. Если только после визита в резиденцию президента Грину не придется срочно выехать еще куда-то, кроме Испании.

Куда на сей раз? В разомлевшую от сытости и безделья Европу? В знойную Азию с ее минаретами, напоминающими крылатые ракеты, готовые взлететь в небо? На Дальний Восток, где узкие глаза жителей заставляют тебя чувствовать себя так, словно к тебе постоянно присматриваются или в тебя целятся со всех сторон? В нервозную Америку, которая шарахается от собственной тени и готова подать в суд на саму себя? В удивительную Австралию, жители которой преспокойно расхаживают вниз головами?

Стремительно испортившееся настроение так же стремительно исправилось. По правде говоря, Грин понятия не имел, чем займет себя во время десятидневного отдыха на побережье Испании. Крутить курортные романы? Предаваться бесконечному чревоугодию в ресторанах? Безуспешно перебарывать сонную одурь на пляже? Все это могло осточертеть Грину уже на третий или четвертый день, а потому, невольно усмехнувшись углом рта, он сказал: