Да, вечером она любила так работать. Включала настольную лампу, гасила свет в приёмной и печатала в полумраке. Ничто не отвлекает, удобно. Дверь своего кабинета шеф тоже часто оставлял открытой – ему было видно, как работает Жозефина.

На очередном рисунке стройная девушка с распущенными волосами сидела в свете лампы на фоне полумрака вокруг. И ниже…

Строчки неровные, некоторые слова зачёркнуты и поверх вписаны более подходящие, но в целом…

В глухую полночь манит этот свет.

Кто был со мною – все меня покиньте! Я заблудился, выхода мне нет,

В тебе брожу я, словно в лабиринте.

– О Господи!.. – пробормотала Жозефина, оторвала взгляд от листка и застыла в ужасе.

Она пропустила момент возвращения шефа. А он... Он стоял в дверях своего кабинета и молча на неё смотрел. Тем самым взглядом, с которым она столкнулась тогда, на кладбище. – Джордж Джр…

– Не буду вам мешать, Жозефина. Продолжайте.

Он вошёл, взял какую-то папку из шкафа, развернулся и пошёл к выходу.

– Подождите! Вы не так поняли! Я…

Сейчас бы объяснить, но... Она была в шоке, слова и мысли путались. Шеф некоторое время смотрел на неё, как удав на кролика. Потом криво усмехнулся.

– Вам стоило бы придумать отмазку на подобные случаи раньше, Жозефина. А ещё лучше – спросили бы у Игоря Германовича, он бы наверняка придумал что-нибудь вразумительное. А сейчас – не трудитесь. Тем более вы – не первый предатель в моей жизни.

Переживу как-нибудь.

– Но я вас не предавала!..

Этот отчаянный вопль разнёсся на весь тамбур, куда Жозефина кинулась вслед за исполнительным директором. Из кабинета Генерального выскочил секретарь Алёшка, затем – его отец.

Шеф окинул взглядом Жмеровского-младшего и бросил убийственным тоном, кивнув в сторону девушки:

– Можешь забирать.

– Джо, ты чего? – Жмеровский-старший попытался его остановить, но полетел в угол, отброшенный коротким ударом.

– Пошёл к чёрту, не до тебя сейчас!

Шеф исчез в коридоре, хрястнула дверь.

– Х.я се… – Генеральный, не удержавшийся на ногах, сидел в углу тамбура и, кажется, был ещё более шокирован.

…Её истерика продолжалась не очень долго, но бурно. Со слезами и криками. Алёшка усадил девушку на диванчик в приёмной и пытался удержать в руках почти в прямом смысле этого слова – сел рядом, обнял и шептал что-то успокоительное. А Рудольф протянул стакан и скомандовал – пей!

Жозефина поперхнулась. Это был какой-то очень крепкий алкоголь. То, чего она вообще-то терпеть не могла. Горькая, противная на её вкус жидкость.

– А теперь соберись и рассказывай, что тут произошло! Выйди! – это уже по адресу Алёшки.

Кое-как получилось. Со всхлипами, со слезами... Поливала цветок. Увидела, что из ящика стола торчат смятые бумаги. Решила поправить их. Ничего плохого не хотела. Шеф… – дальше опять рыдания.

Генеральный смотрел на неё... Наверное, примерно так адвокат смотрит на подсудимого, которого суд только что приговорил к расстрелу, несмотря на все старания стороны защиты.

– Так... Покажи мне на месте, как всё происходило! Пошли!

Ага, вот ты заходишь с брызгалкой. Обрызгиваешь цветочки. Побольше брызгаешь под корни стрелолиста, так как он любит влагу. Смотришь и видишь, что приоткрыт нижний ящик стола... Эээ, сядь уже и не выделывайся! Чем ещё испортишь рожу после пожара в танке? Дай, посмотрю, что за бумаги... Эвон оно что...

Ну вот что. Посиди пока в приёмной, подожди меня.

Его не было, наверное, с полчаса. Когда Генеральный вернулся, Жозефина протянула ему листок. Насколько можно ровным и разборчивым почерком – несколько строчек. Генеральному директору ЧОП «Беркут» Жмеровскому Р. В. от бывшей личного секретаря исполнительного директора Д. Д. Лиандра Ж. А. Тейлор.

Прошу меня уволить по собственному желанию. Дата, подпись.

– И что: вот так вот – и всё?

– Да, Рудольф Владиленович. Я больше ничего не могу. Всё кончено.

Нет-нет, только не разрыдаться опять! Жозефина подняла глаза на Генерального.

– Пока вас не было, я... Мне в голову пришёл наш последний откровенный разговор. Джордж говорил тогда об обыденности зла. О том, что самое ужасное, что может произойти, – это обыденное зло. Вот сейчас... Он мне никогда не поверит. Я для него стала этим самым обыденным злом. Хотя я никогда бы не подумала его предать. Но он теперь так думает.

– Да уж…

Генеральный смотрел на неё как-то... Как рентгеном пытался просветить.

– Слушай, а у тебя оно всегда так? Сначала ты заявляешься на кладбище под ручку с подружкой-прокуроршей в аккурат в день рождения Марии. Потом из лучших побуждений лезешь к Джо в самые главные для него бумаги. Это что – какая-то наследственная способность по полной косячить на ровном месте?

– Рудольф Владиленович, какая теперь разница? Подпишите заявление и…

– И ты уйдёшь, поплачешь в уголке и начнёшь новую жизнь?

– У меня нет другого выхода. Наверное, это самая большая ошибка в моей жизни, но она уже произошла – и ничего не исправить.

Нет, всё. Живой человек, в конце концов. Жозефина расплакалась тихо, но не менее отчаянно.

– Так... Пойдём со мной! – Генеральный взял её за руку и куда-то повёл.

Это была маленькая комната без вывески в дальнем конце ко ридора. Внутри была масса мониторов, один стол и сотрудник за этим столом.

– Иди, погуляй пока! – Генеральный выпроводил его вон. – А ты заходи.

Похоже, из этой комнаты можно было наблюдать за всей фирмой. Множество картинок на экранах. Холл – общий вид. Отдельно – кабинет, где заключают договоры. Где вопросы трудоустройства. Подвал-столовая. Общий вид финотдела. Везде одна и та же картина – фигурки сотрудников. Разговаривают, работают с бумагами, входят-выходят… – Смотри сюда.

Это уже видеозапись. Откуда-то... Какая-то замаскированная камера над столом Джорджа Джорджиевича? Во всяком случае... Нет, точно. Та самая обстановка. Его кабинет. Вид на угол стола. Пусто. Потом входит Жозефина с брызгалкой. Подоконник в обзор камеры не попадает, поэтому момент полива цветов не видно. Зато виден угол стола с