Весть о назначении Каппеля Главнокомандующим вдохнула надежду в деморализованные войска. «Каппель выведет нас даже из ада… С Волги вывел и теперь выведет», – говорили Волжане, а за ними и вся армия.

Изучая состояние частей, Владимир Оскарович побывал в расположении Степной группы, находившейся под началом бывшего начальника Ставки Лебедева. Никто из встреченных офицеров не смог ответить Главнокомандующему, где искать командира и штаб. До предела радзраженный он тотчас же послал генералу Лебедеву телеграмму с приказанием немедленно явиться в штаб фронта для дачи объяснений. На третий день ординарец доложил Каппелю, что с востока движется какая-то воинская часть. К штабу фронта ехал, в сопровождении конвоя, равного по тем временам целому полку, генерал Лебедев. Дверь открылась, и в вагон Каппеля вошёл невозмутимый бывший начальник Ставки:

– Владимир Оскарович, вы меня вызывали. Здравствуйте…

В бешенстве Каппель хватил кулаком по столу:

– Генерал Лебедев, вас вызывал не Владимир Оскарович, а Главнокомандующий!

– Ваше Высокопревосходительство, генерал Лебедев по вашему приказанию прибыл! – тотчас вытянулся Лебедев.

– Прибыли? – загремел Каппель. – Откуда? Из своей группы? Или находясь от нее за сто верст? Прибыли? Приказ был послан три дня назад, явились вы сегодня. Вы знаете положение вашей группы? Вы знаете, в чем нуждаются ваши офицеры и солдаты? Вы знаете, где сейчас ваша группа? Почему вы не делите с ней ее боевую страду? Я, Главнокомандующий, каждый день провожу на передовой линии, а вы? Или управлять вверенной вам частью легче, находясь от нее за сто верст? – и, понизив голос, добавил, не отрывая синих глаз от лица генерала: – А может быть безопаснее?

– Ваше Высокопревосходительство… – начал было тот, но замолчал.

– Генерал Лебедев, приказываю вам немедленно со своим конвоем отправиться к своей группе. Конвой включить в число бойцов частей. Оставлять группу, без моего особого разрешения, категорически запрещаю. О прибытии в группу немедленно мне донести. Время военное и ответственность за неисполнение боевого приказа вам известна. Вспомните генерала Гривина. Можете идти.

После ухода Лебедева Каппель продолжал стоять, а потом, опустившись на стул, сжал голову руками, плечи его задрожали, вымолвил с подавленным стоном:

– Стыдно! За него стыдно. И за себя стыдно, что не сумел это предупредить, не доглядел. А, может быть, сам слабым, недостаточным примером служу.

Так говорил человек, отрёкшийся от всего в этой жизни во имя служения России. Совершенно случайно узнал Тягаев, что Владимир Оскарович категорически отказался принять деньги для своей семьи. Полковник Вырыпаев, из-за слабости после тифа не годившийся для строевой службы, а потому временно занимавшийся личной перепиской Каппеля, нашел письмо от его семьи, уехавшей в Иркутск. Зачисленная на военный паек, получаемый в небольших размерах, она находилась в большой нужде. Вырыпаев составил телеграмму командующему Иркутским военным округом сделать распоряжение о выдаче семье генерала Каппеля десяти тысяч рублей и подал Владимиру Оскаровичу на подпись. Генерал пришел в ужас и категорически не соглашался на такую большую сумму, не видя возможности в скором времени вернуть ее обратно. Пришлось уменьшить на половину, и только тогда Каппель дал неохотно свою подпись. А не столь велика была эта сумма, учитывая, что сибирские деньги были очень обесценены и простой гусь стоил сто рублей. От Вырыпаева же знал Тягаев, Каппель из личных средств оказывал помощь многим обращавшимся к нему родственникам своих бойцов. Своё жалованье он расходовал до копейки, никому не отказывая…

И несмотря ни на что, хранил Владимир Оскарович свою непостижимую веру в русского человека. Это поражало Петра Сергеевича. А ещё более поражало то, что присутствие Каппеля, его вера в русского человека заставляла самого русского человека вспомнить себя таковым. Наблюдал это Тягаев на Аша-Балашовском заводе. И теперь наблюдал вновь. На станции Мариинск власть была захвачена местным земством, отличавшимся левым уклоном и склонным к сотрудничеству с большевиками. В городе находились большие склады военного имущества. В тот день земцы заседали в небольшом каменном доме. Подъехав к нему, Владимир Оскарович сказал сопровождавшему его Петру Сергеевичу:

– Зайдём!

Вдвоём, безо всякого конвоя, поднялись на крыльцо и вошли в помещение. Каппель подошёл к столу и представился:

– Я генерал Каппель.

Все собравшиеся вскочили со своих мест и бросилось к дверям. Кое-как их удалось задержать. Генерал сел, закурил папиросу и спокойно заговорил. Он начал с того, что поблагодарил земцев за то, что, взяв власть, они поддерживают порядок в городе, затем объяснил, что сейчас подходит армия и понятно, что управление переходит к военным властям. Рассказал, в каком состоянии двигаются отходящие части, как в сибирские морозы они идут часто в старых шинелях, голодные, полуживые, везя с собой сотни тифозных и раненых. Он говорил просто и ясно, без громких фраз, но в тоне его голоса чувствовалась такая боль за этих людей, что в зале была мертвая тишина.

– Вы русские и те, кто в армии, тоже русские – а дальше думайте сами, – резюмировал он и, попрощавшись, уехал в штаб фронта.

На утро земцы явились к Каппелю с хлебом-солью и списком всего военного имущества, находящегося на складах, для передачи его армии. И пока штаб фронта стоял в Мариинске, все проходившие части были снабжены продуктами и теплой одеждой, в чем так они нуждались.

Сколько командующих сменилось у сибирского войска! Самолюбивый Болдырев, бездарный Лебедев, религиозный Дитерихс, отчаянный Сахаров… А нужен-то был совсем другой человек. И, вот, в последний момент обрели его. В последний момент поставили на место, которое давно бы занимать ему! Не поздно ли? Выдающийся полководец, личность, имевшая гипнотическое влияние на людей, Каппель всё же не был кудесником. И Богом не был. А чтобы поворотить вспять эту понужающую массу именно Богом надо было быть. На него и смотрели, как на Бога, но не беспредельны же человеческие возможности!

Встречаться с адмиралом Владимиру Оскаровичу больше не приходилось. Желая быть ближе к армии, он лишь отдалился от неё. Его эшелон, гружёный вывезенным некогда из Казани золотом, которое Верховный не рискнул доверить Семёнову, шёл в Иркутск под охраной «союзников». Армия двигалась пешком – сама по себе. Чтобы быть с армией, нужно было пересесть в сани и ехать с нею. Но адмирал боялся оставить золото. А не отбыл в Иркутск загодя, не желая оставить армии… Что за роковой человек! И неужели, не веря никому, поверил гарантиям подлецов-«союзников»? И не послушал совета Каппеля – идти с армией. И оказался в западне, словно Государь во Пскове. Что за повторяющаяся трагедия!

Из Нижнеудинска пришла телеграмма Верховного правителя: чехи силой забрали два паровоза из его эшелонов, и он просил, чтобы Каппель повлиял на них, заставил прекратить эти бесчинства. Всякое выступление против чехов с оружием еще более ухудшило бы положение адмирала, а армию поставило бы в безвыходное положение – с востока появился бы чешский фронт, а с запада шли красные. Всю ночь Каппель мучительно пытался найти выход. Наутро он составил телеграмму: