в разговор Марыля; слова ее прозвучали наивно и как бы невпопад.

— Это хорошо, что деньги, — даже не посмотрел на нее хозяин, — но что они теперь будут стоить?

— На первое время хватит того, что дала Марфа, — сказал Зазыба, — а там вскорости еще подкинем.

— Хозяин — батька, — уступая Зазыбе, сказал Шарейка и спустя полминуты рассудил: — В конце концов, голодной да холодной не будет.

Ганна, которая все это время с недоумением посматривала на мужчин, пожала плечами.

— Верно, Денис, почему бы ей у нас не остаться? Шарейка крутнул головой.

— Нехай делают как знают.

Ганна снова обвела пристальным взглядом обоих.

— Как там Давыдовна твоя? — спросила она через некоторое время уже о другом.

— Живет помаленьку. Как говорится, жизнь на нитке, а думает о прибытке, — ответил с усмешкой Зазыба.

— Немцев у вас нема еще?

— Пока и взаправду выходит, — сказал Зазыба, — что за лесом нас не видать.

— Это они еще не добрались до вас, — заметил Шарейка.

— Но полицейского уже имеем.

— Зато у нас их целая свора. Шляются по местечку с винтовками, пугают людей.

— О господи!.. — вздохнула, подумав о чем-то, Шарейкова жена.

Шарейка после этого сказал с усмешкой:

— Сегодня в Бабиновичах, должно быть, бабы только и делают, что вспоминают господа бога. Ганна моя вот тоже… — он помолчал и добавил: — Спохватилась вдруг… через столько лет. А уже казалось, что и не потребен вовсе он.

— Не потребен, — сверкнула темными галазами Ганна. — Ты бы поглядел сегодня, как ползли наши бабы в церковь, когда открывалась, да как целовали там все, что можно было, вылизывали языками пыль.

— Бедняжки! — явно паясничая, произнес Шарейка, но больше не стал злить жену.

— Раз уж вспомнили, грешным делом, бога, — обратилась к Зазыбе нахмуренная Ганна, — то сделай милость, Евменович, передай вот это письмо Марфе своей. — Она приподняла скатерть обеденного стола, взяла оттуда свернутую трубочкой бумажку.

— Что это?

— Так не секрет, можешь посмотреть.

Но не успел Зазыба пробежать бумажку глазами, как протянул к ней руку хозяин.

— «На поляне, — сильно хмуря лоб, начал читать портной, — стоит два гроба. Один черный, другой красный. Второй гроб, красный, вдруг цветами зацветает…»

— Святое письмо, — пояснила Ганна, — передается по золотой цепочке.

Шарейка повертел в руках бумажку, подмигнул Зазыбе.

— Однако же никакого золота не видать.

— Тебе бы все зубы скалить, — как на пропащего, махнула рукой жена.

— Это в церкви сегодня раздавали такие вот? — поинтересовался Шарейка.

— Не в церкви, а домой принесли. Еще намедни.

— Зачем?

— Значит, есть зачем.

— Так расскажи нам.

Но Ганна уже и не смотрела на мужа. Она привычно вытерла полотенцем стол, сказала Зазыбе:

— Так ты уж, Евменович, отдай Марфе письмо. — И объяснила: — Ты не думай, тут все хорошо. Написано: два гроба. Так один, надо читать, красный, это наш, советский, а другой, черный — ихний, германский. Германский как стоял вот, так и стоит, а наш цветами расцветает. Значит, нам хорошо будет!

— Ну-ну…

— Правда, наш еще весь в крови, недаром же красный, но написано, что оживают цветы на нем. Значит, наши одолеют немца. Это святое знамение, чтоб знали. Даже бог теперь за нас.

— А что Марфа моя должна делать с письмом?

— Так ты вот послушай, Евменович, — утешенная вниманием и, как ей казалось, серьезным отношением, посветлела лицом хозяйка. — Это письмо, как видишь, святое, и должно оно передаваться по цепочке такой, от одного человека к другому. И главное, чтобы никто не оборвал цепочку, а то ничего тогда не сбудется. Значит, каждый, к кому попадет письмо, должен переписать его и передать другому. Потому и цепочкой зовется.

— Да еще золотой, — снова попытался встрять в разговор Шарейка.

— А что, мужчины тоже должны переписывать? пряча усмешку, спросил Зазыба.

— Ну, от вас-то уже не дождутся этого ни бог, ни люди. Хотя что я говорю, ты, видно, так еще… А мой вот только зубы скалит, как жених на свадьбе. У него ни бога за душой, ни черта… Как Гирша когда-то совратил молодого, так безбожником и живет теперь. Люди вот сегодня в церковь, едва рассвело, ведь столько времени голоса батюшки не слышали, а мой — за стол да машинку крутить. Немца, видишь, испугался. Заказ треба скорее исполнить. А божья кара ему нипочем! Теперь вот за письмо цепляется. И оно ему не по нутру. А того не знает, что каждый, кто этот лист читает или даже слушает, а еще лучше переписывает, так уже точно божьей милости сподобится. И в котором доме этот лист, там ни огонь, ни бомба… ничто не сможет натворить беды.

— Скажи, Зазыба, — вздохнул Шарейка, — твоя Марфа тоже такая вот…

Зазыба в ответ лишь улыбнулся. Тогда Шарейка покивал головой.

— Теперь я понимаю, почему мы с тобой такие затурканные.

— Затуркаешь вас!

Зазыба взял в руки «святое письмо», сунул в карман.

— Так ты уж передай там, Евменович, Марфе своей, — в который раз принялась упрашивать Ганна. — Нехай она в Веремейках первая начнет золотую цепь. Это не важно, что грамоты маловато. Можно попросить кого пограмотнее, перепишет.

— Ладно, — кивнул Зазыба. — Не знаю, что из этого выйдет, а передать передам.

— Да, кроме пользы, ничего не будет, — уверенно сказала Шарейкова жена. — Треба ж и нам, бабам, помогать Красной Армии, чтоб германца вытурить скорей, — при этом Ганна посмотрела на Марылю, будто искала поддержки.

— Ну-ну, давайте помогайте, — не меняя насмешливого тона, произнес Шарейка и покрутил головой. — Однако кто-то дюже хитрый выдумывает все это!

— Уж не дурак, — с достоинством ответила ему жена. — Можешь не сомневаться, немцы против себя выдумывать такого не станут.

— Да уж конечно, — согласился с хозяйкой Зазыба и взглянул на Шарейку — пора было перевести этот застольный разговор на. что-то другое. — У вас, говорят, новая власть даже колхоза не тронула? — спросил он спустя некоторое время.

— Это еще что! — воскликнул, словно обрадовавшись, Шарейка. — И председатель прежний остался! Так что готовься и ты, если Чубаря нет в Веремейках. Тоже поставят председателем.

— А вы ешьте, ешьте, — отстраняясь от мужчин, подвинула хозяйка ближе к Марыле сковородку с драниками. — А то, может, никогда и не пробовали таких?

— Мне Марфа Давыдовна пекла, — застенчиво улыбнулась девушка.

— Ну, так покушайте и наших…

— Недаром говорят, пути господни неисповедимы, — продолжая мужской разговор, почесал, затылок Зазыба. — Однако и задача!..

— Тут, пожалуй, особенно ломать голову не стоит, — прищурил левый глаз Шарейка. — В этой задаче, кажись, все понятно.

— Так… Говорили же, что немцы против колхозов будут, а теперь выходит…

— Значит, колхоз немцам не мешает, — сказал портной и откинулся на спинку стула. — Я