Что сделала Дина? Только то, что бессознательно умеет каждый, но у человека в коме получается много лучше. Как объяснить это Спенсеру? А если не объяснить, адвокат, воображая, что спасает своих подзащитных, будет убеждать суд и присяжных в том, что мистер Дымов страдает психическим расстройством, а мисс Гилмор – болезнью, которая называется любовь, а потому слепо выполняет все, что ей говорит мистер Дымов, страдающий психическим расстройством, в чем суд легко убедится, ознакомившись с показаниями, данными мистером Дымовым на следствии, и задав мистеру Дымову несколько наводящих вопросов.

Никого ни в чем не убедишь. Никого. Ни в чем.

– Вы меня слышите, мистер Дымов?

– Да. Извините, я думаю… Может, мне вообще отказаться от защиты? Мы с вами не понимаем друг друга. Вы не хотите понять, что происходит.

Адвокат помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли впав в нирвану – сидел, закрыв глаза, откинувшись на стуле, ладони лежали на столе. Пальцы свои Спенсер то ли успел пересчитать, то ли счел это занятие столь же бессмысленным, как защита человека, выдающего свои фантазии за реальность, а реальность воспринимающего, как порождение фантазий.

– Послезавтра, – сказал, наконец, Спенсер, – суд будет решать, отпустить вас под залог или оставить в тюрьме до начала процесса. Скорее всего, на этой стадии у нас ничего не получится. Тюрьма – не рай, но два-три месяца под стражей вам не повредят. Так мне кажется. У вас будет время подумать и изменить манеру поведения. У меня будет время сформировать линию защиты, оптимальную для вас и мисс Гилмор.

– Могу себе представить… – пробормотал Виталий.

– Что вы сказали?

– Ничего. Как вы думаете, мне разрешат пользоваться компьютером?

– Боюсь, что нет. Вы сможете смотреть телевизор, я буду вас посещать. Скорее всего, вас поместят в одиночную камеру, так что проблем с соседями вы будете лишены.

– Айша…

– Нет, до начала процесса никаких контактов. Может, вы все-таки…

Виталий опустил голову.

– Тогда до встречи в суде, – пожал плечами адвокат и поднялся, кряхтя, будто за полчаса, проведенные в обществе Виталия, постарел лет на двадцать. Пижон.

Открылась дверь, в комнату вошел охранник.

– Вы забыли очки, – сказал Виталий.

– Что? – адвокат, выходивший уже из комнаты, обернулся.

– Очки, – Виталий показал взглядом. Футляр лежал в центре стола.

Адвокат нахмурился, вернулся и взял футляр в руки. Открыл, достал дорогую золотистую оправу, осмотрел, будто увидел впервые. Открыл кейс, что-то там поискал и, не найдя, с обидой и недоумением воззрился на Виталия.

– Послушайте, – раздраженно сказал Спенсер, – эти ваши штучки… Вам бы в цирке выступать. Я и не заметил, когда вы…

– Так это ваши очки?

– Конечно. Я редко их надеваю, только если нужно прочитать очень мелкий текст. Выпасть из кейса они не могли, кармашек заперт на «молнию».

– Вот видите…

– С вами и не о том забудешь, – буркнул Спенсер. Спрятал футляр в кейс – Виталий и смотреть не стал, что там был за кармашек на «молнии». – Если захотите поговорить, дайте знать Мэнтагу, он со мной свяжется.

* * *

Камера: пять шагов от двери до окна – довольно большого и, конечно, зарешеченного. До него можно, наверно, дотянуться, если встать на табурет. Топчан, тумбочка, пластиковый столик, вделанный в стену, табурет – тоже пластиковый, легкий. Если на него встать, скорее всего, сломается. В углу унитаз, расположенный так, чтобы сидящего было видно в дверной глазок. Глазок имеет специфическое название, в голливудских блокбастерах часто показывают тюрьмы и заключенных, но смотреть это Виталий не любил, а теперь оказывается – напрасно. Знание могло бы сейчас пригодиться. Никогда не знаешь, что понадобится в жизни.

А футляра с очками на столе не было, это Виталий помнил точно. Спенсер не доставал очки из кейса, хотя и пытался убедить себя в обратном. Убедил. По идее, после инцидента должен был сказать: «Хорошо, Виталий, что-то в этом есть. Вы хотели начать с начала? Начинайте, я вас, по крайней мере, выслушаю».

По крайней мере.

Виталий присел на край топчана. Странный тут запах. Антисептик? Не похоже. Запах не неприятный, но какой-то… непривычный. Не домашний. Чужой. А чего он ждал от тюрьмы? Запаха лаванды или духов «Клари», которые любила Айша и терпеть не могла Дина?

Надо что-то придумать. Мало заставить Спенсера и Мэнтага выслушать. Нужно, чтобы они поняли. А понять не заставишь. Даже если оба внимательно выслушают объяснения, толку не будет. Реальность для них – то, что видит глаз, слышит ухо, ощущают пальцы. То, что показывают приборы, – да, это тоже. Дома, улицы, дороги, воздух, звезды, галактики, наконец. А то, что это лишь малая часть реальности, им невдомек. Двести лет назад представление о реальности не включало в себя радиоволн, рентгеновского и гамма-излучений, элементарных частиц, и даже атомы стали реальностью только после работ Перрена – в начале двадцатого века. Галактики и, тем более, квазары, черные дыры и нейтронные звезды реальностью не были. Если бы во времена Франклина арестованный по подозрению в убийстве бедняга начал утверждать, что виновато электричество… «Его не видно, но, тем не менее, оно может убить». «Не мелите чепухи, скажите лучше, чем вы ударили жертву и где спрятали орудие преступления. Признайтесь сами, а то ведь…» Пару веков назад методы допросов были куда более радикальными. Это теперь – законность, права человека…

Толку-то. Что тогда, что сейчас. Тогда не понимали многого из того, что сейчас стало общим местом. А сейчас не понимают того, что станет общим местом через сотню лет. Может, раньше – через двадцать. Если ему удастся выкарабкаться, если удастся вытащить Айшу, если он сможет… А он не сможет, это ясно.

В двери открылось окошко, и веселый голос произнес:

– Обед, мистер Димофф!

* * *

Сразу после обеда Виталия повели в знакомый уже кабинет, где, кроме Мэнтага, скромно сидевшего на стуле у окна, присутствовал и наполнял собой комнату грузный мужчина, лысый, как Фантомас, тяжелый, как супертанкер, и мрачный, как Каин, только что убивший брата своего Авеля. Мужчина пытался сидеть за столом на месте Мэнтага, но места не хватало, и он выглядел нелепым воздушным шаром, пристегнутым к земле тяготением, но каким-то странным образом выдавливаемым вверх атмосферным давлением или чем-то, более сильным, чем тяжесть.

– Я, – сказал мужчина, не предлагая Виталию сесть, – помощник городского прокурора. Мое имя, чтоб вы знали, Джеймс Фостер Макинтош. Я буду настаивать на вашем пребывании под стражей до вынесения приговора. Основные доказательства по делу были вам предъявлены детективом. Вы признаете себя виновным по сути обвинений? Или хотите, чтобы я сначала заново зачитал список улик – список, кстати говоря, убедительный и достаточный для осуждения по обвинению в соучастии в убийстве первой степени?