– Не бойся, – донесся тихий, до странного чужой голос Парра. – Я докажу тебе, что бояться нечего. Со мной ничего не случится. Знаешь почему?

– Не знаю!

В голосе Хенны звучала смесь раздражения и отчаяния.

– Потому что если эта теория – правда, то плохого со мной точно ничего не случится. Ну сама подумай, разве она передо мной устоит? Разве разозлит ее такое?

В беседке воцарилось молчание, а потом Мора явственно услышала звук поцелуя.

– Это совсем другое. Неужели не понимаешь? – тихо отозвалась Хенна. – Она же не дура…

– Поверь мне… Когда речь заходит о таких вещах, все вы одинаковые дуры, – отозвался Парр, и в его голосе звучала мягкая, беззлобная усмешка. – Но ты из всех – самая лучшая.

Снова голоса поутихли, и Мора, снедаемая любопытством, выглянула. Прижав Хенну к колонне беседки, Парр целовал ее в шею. Она, прикрыв глаза, запрокинула голову.

– Все, Парр, хватит уже.

Хенна вздрогнула и, распахнув глаза, оттолкнула его, а Мора резко нагнулась. Заметили они ее или нет?

Послышались шаги, и Мора отбежала, не разгибаясь, вдоль беседки в сторону. Хенна, к счастью, вышла к живой изгороди, над которой виднелись шпили учебного корпуса, помедлила, что-то выискивая, а потом раздвинула ветви и исчезла. Значит, этот заросший уголок сада ей знаком и, вероятно, она бывала здесь не первый раз… Следом за ней немного погодя ушел и Парр, и у беседки стало тихо.

Мора сидела на корточках не дыша. Ноги затекли, спина онемела. Она боялась пошевелиться, опасаясь, что Парр с Хенной еще где-то рядом. В том, что она сейчас услышала, она не поняла ни слова. Но одно было ей яснее ясного: между Хенной и Парром что-то есть и об этом никто вокруг не знает. Но почему, зачем это все? И как же странно слышать в голосе Хенны столько уязвимости, столько тревоги!

Ход, которым они воспользовались, Мора так и не нашла, так что из зарослей она выбралась растрепанная и вконец расцарапанная. У нее голова шла кругом от того, что она нечаянно подслушала. Это же надо было напороться именно на Хенну с Парром, как будто не мог здесь шептаться кто-то еще! Но сейчас время занятий, и если кто и может спокойно прогуливать, так только эти двое… А лучше места для тайн, чем эта беседка, точно не найти.

На дорожке было пусто, поэтому, когда в воздухе что-то зашуршало, Мора вздрогнула от неожиданности.

– Простите за беспокойство, хозяйка… – зазвучал мобус. – Вам поступило срочное сообщение.

Мора подобралась:

– От родителей?

– Нет, хозяйка, увы.

– От госпожи Тааре?

– Тоже нет. Должен вас предупредить: сообщение может оказаться для вас тревожным.

Сердце у Моры глухо заколотилось. Что на этот раз? Она смахнула с платья колючки, вдохнула поглубже, уловив сладковатый, тревожный аромат поздних цветов, и кивнула:

– Запускай.

– Слушаюсь.

В воздух вылетела желтая голограмма.

– Два-семнадцать-шесть-один. Извольте зайти в мой кабинет. Сейчас же.

Это была директор.

* * *

Переминаясь с ноги на ногу в круглом кабинете, заставленном мебелью из органического дерева, Мора подумала, что госпожа Ли, избавившись от морщин, вероятно, специально не притрагивалась к волосам – заменить фолликулы, выбрав хоть цвет, хоть структуру, было не так уж и дорого. Но директор, напоминая о своем возрасте, кажется, хотела внушать то ли уважение, то ли страх.

– Присядьте.

Она указала Море на низенький стул, а сама отошла.

– Вы, два-семнадцать-шесть-один, наверное, уже догадываетесь, зачем я вас сюда вызвала.

Мора сглотнула. Неужели она здесь из-за того крошечного прогула, на который она сегодня едва отважилась?..

Госпожа Ли ходила по кабинету, даже не глядя в сторону Моры, а ее платье шуршало при каждом шаге.

– И очень хорошо, если так, потому что мне совершенно не хочется, чтобы эта беседа затянулась до вечера. У меня, как вы прекрасно понимаете, хватает дел, чтобы заниматься выговорами лично каждому студенту, который находит себе дела поинтереснее лекций.

Значит, и правда дело в прогуле.

Когда директор поворачивалась к ней, Мора пыталась рассмотреть ее лицо, но с него вместе с возрастом как будто стерли всякую выразительность.

– Вы, два-семнадцать-шесть-один, находитесь сейчас в исключительном положении. И, говоря «исключительное», я имею в виду исключительно непрочное положение. Вы получили преимущества самого высокого разряда: ни одно учебное заведение не дает такого образования, таких связей и таких перспектив, как университет имени Его Святейшества Коддо, но вы, два-семнадцать-шесть-один, решили, что если вам помог какой-то храм на Втором кольце, то, попав сюда – и, совершенно очевидно, вовсе не из-за блестящих академических заслуг, – вы можете вести себя как пожелаете. Я правильно расценила ваше поведение?

Мора сидела не шевельнувшись. Сейчас она вдруг поняла, что ее неудачный прогул мог не понравиться и госпоже Тааре, а ведь она обещала замолвить за нее словечко по поводу операции… Что, если той соцпрограммы Море больше не видать?

– Вы, как никто другой, должны понимать, как важно ваше безупречное поведение, и когда я говорю «безупречное», я имею в виду полное – я повторяю! – полное и неукоснительное следование правилам. Я прекрасно понимаю, что в вашем возрасте система ценностей оформлена еще не до конца. Но неужели вас не беспокоит судьба вашей семьи?

Мора вздрогнула. Операция – это одно. Но при чем тут ее родные?

– Почему вы говорите о моей семье?

Голос едва повиновался, а госпожа Ли как будто ничего не услышала.

– Вы должны понимать, что любое действие имеет свои последствия. И ваше сегодняшнее непослушание…

Мора не могла молчать. Только не про родителей, только не про Зикку.

– Как пропуск пары лекций может быть связан с судьбой моей семьи?

Директор застыла, глядя куда-то в сторону, и Мора уже пожалела, что перебила ее.

– Послушайте, два-семнадцать-шесть-один.

Директриса развернулась. Руки она сложила на груди.

– Я была против вашей кандидатуры, и я до сих пор твердо уверена: вам здесь не место. Ни в моем учебном заведении, ни на Первом кольце. Вся эта история с вашим лицом скоро лопнет как воздушный шарик, но если после этого придется плохо в основном вам, то ваша семья может пострадать и раньше. А вас, два-семнадцать-шесть-один, – и это изумляет меня больше всего – это как будто совершенно не беспокоит.

– Простите, госпожа Ли, я не очень понимаю, о чем вы сейчас говорите. Вы мне… угрожаете?

Последнее слово Мора уже прошептала. Директриса вскинула руки. Лицо ее побагровело.