«государственной милиции» Временного правительства. Хотя строгого отбора кадров и постоянного штата в тогдашней милиции тоже не существовало: в первые послереволюционные месяцы текучка кадров в этом органе власти установилась головокружительная.

Милиция! Тут нужны некоторые пояснения. Это русское слово возникло от латинского mille — тысяча. В Европах так назывались «ополчения», отряды волонтеров, которые боролись с хулиганами, занимались тушением пожаров, а в годы войн превращались в партизан. После Февральской революции слово «полиция» в нашей стране надолго впало в немилость: полицейские считались едва ли не главными «классовыми врагами» революционеров. Поэтому революционеры — еще до Октября — зацепились за слово «милиция», увидев в нем историческую связь с «народной гущей». Ведь традиционно «милицейские отряды» формировались не по воле тиранов, а были своего рода гражданской инициативой.

Большевики отказались от многих февральских нововведений, но милицию решили не просто оставить, но и развивать, перестраивая ее на пролетарский, большевистский лад. И Рыков сыграл в создании советской милиции роль первостепенную, о которой и сегодня вспоминают как минимум каждый год, когда в России отмечается День сотрудника органов внутренних дел (до 2011 года — знаменитый День милиции).

Работа предстояла, как сказал бы Маяковский, «адова». Криминал не просто захлестнул страну, он царил на улицах и дальних дорогах, он превратился в обыденность — и это было самым страшным для миллионов людей. Первой бессонной наркомовской ночью Рыков не без ужаса думал, что, если милиции не удастся укротить эту «всероссийскую малину» — о революционных преобразованиях страны можно забыть. Народ просто сметет власть, которая не способна защитить элементарные основы правопорядка. Нужна новая политическая гвардия, управленцы. Только — кем взять? Когда-то этим вопросом задавался император Александр I, сетуя на невозможность реализации прогрессивных реформ в России. Осенью 1917 года этот вопрос звучал на порядок острее. Кому доверить право с оружием в руках защищать покой обывателя? Рыков крепко знал, что в 1917 году в революционных событиях приняло участие лишь ничтожное меньшинство населения России. А остальные — даже те, кто в перспективе должны были стать опорой нового государства, — испытывали депрессию от разгула преступности. При этом ни Рыков, ни его коллеги-наркомы в то время даже приблизительно не представляли себе, какой будет Россия в ближайшие годы. Будет ли она большевистской, социалистической? Сохранит ли она свое географическое пространство? В первые дни после взятия Зимнего они шагнули в неизвестность — и четких представлений о будущем не имели. Только надежды. Причем у Алексея Ивановича их было несколько меньше, чем у оптимистического крыла ЦК и Совнаркома. Его-то по справедливости числили скептиком — по крайней мере, с апреля безумного революционного года.

Вечером 27 октября Рыков беседовал с Лениным. А на следующий день, 28 октября (10 ноября) 1917 года, именно он — как нарком — подписал постановление «О рабочей милиции», в котором говорилось об учреждении этого вооруженного подразделения, призванного защищать общественный порядок и еще не сложившийся, но уже провозглашенный новый строй. Постановление завершалось любопытной формулировкой: «Военные и гражданские власти обязаны содействовать вооружению рабочей милиции и снабжению ее техническими силами вплоть до снабжения ее казенным оружием» Действительно, «амуниции» в революционной суматохе критически не хватало. По телеграфу приказ Рыкова разнесли по всем губерниям и уездам. С тех пор эта дата считается точкой отсчета в истории советской милиции и даже современной полиции. До сих пор этот день отмечают все российские «служители правопорядка».

Наркому Рыкову довелось разработать и подписать еще один важнейший документ — знаменитый Акт о передаче жилищного фонда в ведение органов городского самоуправления. Без этого рыковского распоряжения невозможно представить атмосферу первых послеоктябрьских месяцев. Отныне органы городского самоуправления получали право учреждать домовые комитеты, формировать жилищные суды и вообще — принимать решения. Они начали «уплотнять» тех, кто занимал слишком просторную, «пустующую» жилплощадь, улучшать жилищные условия нуждающихся — преимущественно рабочих. Из трущоб и бараков их переселяли в роскошные комнаты респектабельных квартир, которые занимали «бывшие». Нельзя сказать, что домкомы перекраивали устоявшуюся жизнь людей в ускоренном темпе. И все-таки «жилищный передел» к весне 1918 года коснулся примерно 40–47 % жителей Москвы[67]. Началась «война этажей», в которой привилегированное положение получали бедняки. Рыков положил начало этому болезненному процессу, хорошо известному многим из нас, например, по повести Михаила Булгакова «Собачье сердце». Там орудует не самый приятный персонаж — председатель домкома Швондер, который действует прямолинейно, но энергично. Булгаков ему явно не сочувствует. Но… если бы ленинцы с первых дней не заварили эту политику — они бы лишились поддержки своей «целевой аудитории» — беднейших рабочих и солдат. Ведь не просто так большевики считали и своим партийным, и новым государственным гимном «Интернационал» с его директивой: «Кто был ничем, тот станет всем». К тому же домкомы считались низовым аналогом «советской власти», органом самым демократическим. И получается, что Рыков стал их крестным отцом.

2. Несостоявшееся единство

Все большевики — в особенности партийцы с приличным стажем — могли по праву считать себя триумфаторами Октября. Как ни назови события тех дней — переворотом, революцией или захватом власти, — все опытные партийцы оказались на коне. В те дни многие (если говорить о социалистах — то не без восхищения) сравнивали захват власти большевиками с Парижской коммуной 1871 года. Тогда в мятежной французской столице в Совет коммуны прошло несколько десятков социалистов — сторонников учений Жозефа Прудона и Огюста Бланки, многие из них были членами Международного товарищества рабочих, более известного как Первый интернационал. Карл Маркс, следивший за парижскими событиями из Лондона, усмотрел в них победу социализма. Удержать власть социалистам тогда не удалось из-за действий «версальского» правительства Франции, развязавшего гражданскую войну и утопившего Коммуну в крови. Эта историческая драма считалась первой попыткой рабочих свергнуть господство буржуазии. Именно поэтому Ленин считал необходимой мифологизацию краткой, почти мимолетной истории Парижской коммуны. Ее именем называли улицы и фабрики. 18 марта ежегодно отмечали как День памяти Парижской коммуны — трагический и величавый. При этом вождь большевиков Парижскую коммуну вовсе не идеализировал: ведь она не сумела себя защитить, не захватила банки — и осталась без финансов; не разгромила «версальское» правительство… Большевики, как известно, постарались не совершить таких ошибок.

Они строили принципиально новое государство. Поначалу не столько строили, сколько провозглашали этот проект. Даже не государство — а глобальную систему, которая должная была объять весь мир. А Россия мыслилась как важное (быть может, самое важное) звено этой системы. Но и ответственность на плечи недавних подпольщиков упала почти неподъемная. Конфликт среди победителей, пожалуй, был неизбежен. Другое дело, что он разгорелся слишком быстро — не прошло и нескольких дней.

Рыков слыл