план. Когда мы говорим «противополание», «противоположение», «противостояние» и «противоположность» (в общем смысле слова), то мы вовсе не имеем в виду борьбы противополагаемых предметов, а просто ставим их как бы на одной плоскости в виде более или менее пассивных антиподов. Рядом с этим, однако, возможно и более активное противоположение двух предметов, их разнообразная фактическая и логическая несовместимость. Когда мы в диалектике употребляем термин «противоречие» (например, противополагая «белое» и «небелое») или термин «противоположность», имея в виду, например, «белое» и «черное», то подобного рода термины указывают на огромную активность мысли и действительности, в отношении которых мы употребляем эти термины.

Наконец, изучаемый нами префикс часто заставляет нас совсем выходить за пределы тех предметов, при обозначении которых он употребляется. Во-первых, этот префикс привносит в обозначаемый предмет также и известного рода оценку его существования. Таковы оценочные слова с негативным направлением мысли: «пробалтывать», «пробел», «пробирать», «провал», «провел», «провиниться», «провираться», «проволочка», «провороваться», «проворонить», «прогорланить», «прогул», «проделка», «продувной», «провевать», «пролаза», «проныра», «проработать» (в смысле «публично указать недостатки»), «простофиля», «просчет», «проучить», «прохвост», «прочерк». Слова с позитивной оценкой: «проведать», «продохнуть» (в смысле «свободно дышать»). Возможно и совмещение негативной и позитивной оценки: «пробивной», «проверить», «провернуть», «проворачивать», «проворный». Во-вторых, здесь возможны слова даже и в переносном значении, когда возникает мысль о предмете, не имеющем ничего общего с корнем данного слова: «проголосовать», «прогонять», «прогореть», «прогреметь», «продажность», «прозвать», «прозябать», «промазать», «прохлаждаться», «прошляпить».

§ 12. Сводка предложенного анализа

Надфонетическая сигнификация изученного нами фонетического комплекса сначала осмысляла этот комплекс в самом общем смысле. Это было указание на движение вообще, или на становление вообще. Но движение, или становление, взятые сами по себе, являются только предметом теоретической мысли, но не языка. Как только эта теоретическая абстракция попадает в язык, она тотчас же получает самые разнообразные и часто совсем неожиданные интерпретации.

В одних случаях речь действительно идет здесь о движении как о таковом, или о становлении как о таковом. Но это – редкость. Что же касается постоянного поведения данной сигнификации в языке, то поведение это удивляет своим разнообразием, доходящим до полной безграничности. Оказывается, одно движение – в природе, и совсем другое – в обществе; одно – движение в личности или в связи с личностью, и опять другое – в истории. В одних случаях имеется в виду движение просто, в других же – в связи с производимым им действием. И это действующее движение иногда равнодушно к данному предмету и проходит мимо него, параллельно с ним и без всякого воздействия на него. В других случаях это движение относительно данного предмета удивительным образом неравнодушно к нему. И тогда оно вдруг нападает на него с целью его унизить, смутить, сократить и даже уничтожить. В других же случаях оно совершается в пользу этого предмета, в целях укрепления этого предмета и даже ради прямой его защиты от других предметов.

Вы можете думать, что этим и исчерпывается то движение и то действие, которое сигнифицируется изучаемым префиксом. Ничего подобного. Это действие может не только происходить на поверхности предмета, но и влезать в его внутреннее содержание, переиначивать это содержание на свой лад, проникать его насквозь и даже вылезать с другой его стороны, хорошо если в ином, а иногда даже и в прямо противоположном смысле. Мало того. Проникая весь предмет насквозь, оно даже становится как бы чем-то независимым от этого проникания в данный предмет, а на самом деле находясь в прямой зависимости от этого проникания предмета или через предмет. Далее, движение и действие, моделированные согласно данной аффиксальной сигнификации, могут пребывать в мирном и спокойном состоянии. Но они могут также и толкать соответствующие предметы к их взаимной борьбе, принуждать их воевать друг с другом и даже друг друга уничтожать. Часто даже и трудно бывает понять, где тут спокойствие и взаимопомощь, а где тут война и взаимное уничтожение. Это действие доходит до прямого развенчания соответствующих предметов, хотя в то же самое время – и до их возвеличения. Как положительное, так и отрицательное воздействие данного движения на разные предметы то и дело бросается в глаза при нашем ознакомлении с достаточно обширным языковым текстом. И, наконец, это движение и это действие, исчерпавши свои всевозможные позиции в отношении разных предметов, начинают набрасываться уже сами на себя. Иной раз оказывается, что это действие вовсе не есть действие, а это движение вовсе не есть движение. Оказывается иной раз, что это просто только метафора, просто какое-то переносное значение, просто какая-то басня, аллегория или вообще тот или иной символ. Поэтому часто невозможно даже и понять, где же тут само-то движение и действие. Они набросились сами на себя и сами себя уничтожили, приняв уже не собственное, а какое-то переносное значение.

Сигнификация, говорили мы, обязательно имеет коммуникативное значение. Но быть коммуникацией – это значит учитывать жизнь в ее объективном разнообразии и создавать такие формы этого учета, которые передавались бы одним сознанием другому сознанию и были бы одинаково понятными для того и другого. Но реальная жизнь всегда бурлит, всегда полна борьбы и всякого рода противоречий. Может ли, в таком случае, язык, который есть орудие разумно-жизненного общения между людьми, не бурлить этими жизненными противоречиями? И может ли цельное слово, а это значит, и все составляющие его аффиксы, быть вне жизненной борьбы, как и вне жизненной гармонии, оставаться вне противоречий жизни и не отражать также и разрешения этих противоречий? Вот это бурление жизни мы и наблюдаем в префиксе «про». И мы показали, как надфонетическая языковая сигнификация, осуществляющая теоретическую мысль на практике непосредственной действительности этой мысли, в самой яркой форме обнаружила эту действительность мысли как структурно функционирующую картину бурлящей человеческой жизни в актах языковой коммуникации.

В заключение заметим, что если аффиксальная сигнификация обладает столь широким жизненно-коммуникативным значением, то это можно еще в большей степени приписать словосочетаниям как оппозитивного, так и специально предикативного значения. Однако это – предмет уже другого исследования.

Во всех этих более сложных типах языковой сигнификации должны исследоваться те же структурные элементы, с которыми мы выше столкнулись при первой же попытке дать более или менее точное определение языковой сигнификации вообще. И в том префиксе, который мы исследовали сейчас, и во всяком другом типе сигнификации мы исследуем, прежде всего, коммуникативную направленность всякой сигнификации, а вместе с тем также и ее значение – интерпретирующее, контекстуальное, позитивно-негативное и пропозициональное. При достаточно подробном исследовании всякого типа языковой сигнификации обнаруживается ее чисто жизненная направленность.