— Последние две недели, приятель, я питалась мечтами. Мечтами о том, как доберусь до глотки урода, отвечавшего за комплектность спасательных пайков!

— Не ты одна. Вампир, — заметил Викки, — наверняка окажется там раньше тебя.

— Это еще...

Пожалуй, самое время вмешаться — пока моя команда ярких индивидуальностей не начала добираться до глоток ближних.

— Всем молчать, остальным бояться!

Это была одна из любимых фраз капрала Росса, и только сейчас я в полной мере оценил ее красоту, глубину, изящество и степень воздействия на неподготовленные умы.

А ведь на фоне сержанта Клеппера капрал Живодер выглядел бледновато.

Тихоокеанская ночь, Малыш Уин.

Вахта с полуночи до четырех утра именуется «собачьей».

Особенно тяжело приходится в последний ее час. Коварный Гипнос любит его не меньше орков, лазутчиков — час, когда темно-зеленая шкура неразличима на фоне земли, а силуэты часовых уже выделяются на светлеющем небосклоне. И подкрадывается сон так же бесшумно и незаметно, как орки, — с той лишь разницей, что, подкравшись, не вспарывает кривым ножом глотку, а всего лишь высыпает на веки по полпуда песка.

Малышу Уину эта коварная особенность «собаки» была известна превосходно, в отличие от его товарищей. Потому, распределяя вахты, он предназначил ее для себя — о чем не переставал сожалеть каждую минуту из последних трех с хвостиком часов.

Виной тому было слишком богатое воображение полукровки. Конечно, полет его фантазии, доведись ей принять облик птицы и попасться при этом на глаза какому-нибудь эльфу, мог вызвать у Перворожденного разве что презрительное подергивание ушной кисточки да древнюю нольдорскую сентенцию относительно рожденного ползать. Но по сравнению со среднегномским уровнем Малыш Уин был прямо-таки выдающимся мечтателем. Дурное влияние человеческой крови, как постоянно ворчали его родственники. Собственно, именно избыток воображения и отравил мозг юного Уина ядом романтики и любопытства, выгнав его сначала из полумрака родных пещер наверх, к свету и простору поверхности, а затем и в океан.

Сейчас же фантазия Малыша развлекалась изготовлением и демонстрацией своему хозяину различных гипотез произошедшего на «Бегущем» — а темнота, плеск волн, хлопанье парусов и лихой разбойничий посвист ветра в вантах способствовали тому, что гипотезы эти от раза к разу становились все жутче, а тени на палубе — все длиннее, извилистей и кровожадней. И потому, разглядев на палубе пошатывающийся темный силуэт, Уин бросил штурвал, выдернул из кобур «шипучки» и...

— Малыш, это ты? — неуверенно окликнул полукровку силуэт. Голос его при этом весьма похожа на голос Криса Ханко.

— Партнер?

— Он самый. Черт, ну что за ночь... колдовским оком дальше трех ярдов ни орка не видать!

— Прости, посветить не могу. — Уин торопливо убрал «шипучки» обратно под куртку. — Во время прошлой вахты твоя жена разбила фонарь.

— Ничего, я и по голосу как-нибудь до тебя доберусь.

— Что, не спится?

— Да уж поспишь тут! А, черт... — Ханко исчез из поля зрения гнома. Малыш напрягся, но миг спустя с палубы донесся треск и сдавленные ругательства на гоблинском, и полукровка не смог сдержать облегченного вздоха.

— Расшиб чего?

— Ага... то ли ящик, то ли бочонок... тролль разберет. Понаставили тут всякой дряни...

Добираясь до Малыша, Крис падал еще два раза — благодаря чему полукровка обогатил свой лексикон парой новых для него лингвистических изысков.

— Так чего тебе не спится?

— Стра-а-ашно-о-о! — Крис зевнул. — Только начнешь засыпать, сразу же всякие ужастики в голову лезут. На твердой земле все-таки привычнее, а тут пара дюймов деревяшек, а под ними — бездна до самой преисподней!

— Ну, такие глубины ты сыщешь разве что у Мариан, — усмехнулся гном. — Хочешь, возьми лот и промерь... может, полегчает.

— Скорее я свалюсь за борт. Или меня утащит на завтрак какая-нибудь здешняя тварь. Серьезна партнер... я не хотел расспрашивать тебя при остальных, но что могло произойти с... с теми, кто плыл на этом корабле до нас?

— Все, что угодно, — задумчиво сказал гном. — Крис, если бы колокол «Лютина» звонил по каждому пропавшему судну, все «юлианы» давно бы заработали расстройство слуха. Я не шучу — первую «Красную книгу» заполнили за два года и два месяца[30].

— А сколько из них находили потом дрейфующими без всяких следов экипажа? Я читал про «Святую Деву»...

— О «Марии Целесте», — поморщился гном, — написано столько, что, захоти кто-нибудь набить этой бумагой трюм злосчастной бригантине, она б не продержалась на плаву и мгновения. А читать из этой кучи дерьма стоит разве только отчеты адмиралтейской комиссии — но как раз их-то публиковала одна-единственная «Джибралтар кроникл».

— В Пограничье мало кто интересовался новостями из Гибралтара, — фыркнул Ханко. — Так что мне приходилось довольствоваться Нью-йоркской «Геральд трибюн». Если верить ей, то выходит, что почтенная комиссия так и не пришла ни к каком определенному выводу.

— Верно.

— Ну а сам-то ты что думаешь об этой истории?

— О «Целесте»? Только одно! — Гном слегка провернул штурвал. — Тысяча семьсот бочонков коньячного спирта до добра не доводят.

— Не скажу, что удовлетворен таким ответом партнер. Спирт спиртом, а вот куда мог деться «Железная гора»? Пароход был длиной в двести футов — и исчез он, заметь, не в океане, а на старушке Миссисипи!

— Крис, — раздраженно буркнул Малыш, — спроси чего-нибудь полегче, а?

— Я и спрашиваю — что, по-твоему, могло приключиться со здешним экипажем?

— Хорошенькое же, — пробормотал гном, — у тебя, партнер, понятие о «полегче».