— Быть может, потому, что мы не заслуживаем ни того, ни другого, — устало вздохнул Джек. — Они считают нас эгоистами, и не без оснований, ибо мы не всегда ведем себя идеально. Но мы по крайней мере имеем право быть эгоистами. Мы растили наших детей в любви и заботе, мы делали для них все, что могли, и теперь нам кажется, что настал наш черед. Другое дело, что они с этим не согласны, и я их понимаю, потому что, сколько бы лет мы ни прожили, для Джен и Лу, для Пола и Джулии мы всегда останемся отцом или матерью, к которым они всегда могут обратиться в трудную минуту. И в этом, Аманда, есть своя логика, которую очень нелегко опровергнуть.

Он слегка сжал ее пальцы и добавил спокойным, уверенным голосом, который всегда так успокаивал Аманду:

— В общем, я думаю, нам нужно жить, как жили, и думать в первую очередь о собственном счастье. Если наши дети смогут побороть свой эгоизм и смириться с этим — отлично. Если нет — очень жаль, но это их проблемы. Мы уже отдали им много лет своей жизни, и они не вправе требовать, чтобы мы до конца наших дней принадлежали только им и никому больше. К тому же не забывай… — Тут Джек улыбнулся Аманде. — Скоро мы снова станем отцом и матерью, а это значит, что все начнется сначала. Вот увидишь, пройдет совсем немного времени, и наш двенадцатилетний сопляк будет упрекать меня за то, что я предпочитаю спать с его мамочкой, вместо того чтобы собирать с ним в сарае мотоцикл.

— Господи, Джек! — ахнула Аманда. — Ты умеешь собирать мотоциклы?!

— Нет, не умею, — честно признался Джек. — Но зато я умею заниматься любовью, и — вот тебе мое честное слово! — я буду заниматься этим с тобой до тех пор, пока могу. Но только при одном условии. — Он хитро улыбнулся. — Ты должна будешь принимать противозачаточные таблетки по крайней мере до тех пор, пока тебе не стукнет девяносто. Потому что, если ты забеременеешь снова, я точно сойду с ума.

Тут Аманда не сдержалась и захохотала, хотя то, о чем говорил Джек, было очень серьезно. И он скорее всего был прав. Дети, любые дети, сколько бы им ни было лет, часто считают, что родители обязаны отдавать себя своим чадам без остатка, в то время как сами они им ничего не должны. Такова была извечная основа отношений между родителями и детьми, и невозможно было изменить что‑либо никакими силами. Дети оставались детьми, а родители — родителями, и любовь одних должна была быть бескорыстной и самоотверженной, в то время как любовь других оставалась эгоистичной, направленной на самих себя.

Возможно, без этого человеческий род просто не выжил бы, но ведь они говорили не обо всем человеческом роде, а о себе. И о Джен, Поле и Луизе.

— Знаешь, Джек, мне все равно очень неловко перед Джен, — со вздохом сказала Аманда, хотя слова дочери больно задели ее и обида еще не прошла.

— Мне тоже, — отозвался Джек. — И перед ней, и перед Полом. Когда ты объявила о своей беременности, у него сделалось такое лицо, словно он готов меня убить. Он смотрел на меня так, как будто я устроил все это нарочно, чтобы унизить его мужское достоинство. На его месте я бы тоже чувствовал себя неловко. В самом деле — шестидесятилетний старик еще может делать детей, а тридцатилетний мужчина в расцвете сил не может. А ведь я не знаю, что бы я отдал за то, чтобы у Пола и Джен появились собственные дети.

— И я… — задумчиво проговорила Аманда.

Чтобы немного развеяться, они решили отправиться в ресторан. Правда, о тайской кухне не могло быть и речи, поскольку при одной мысли об острых экзотических блюдах у Аманды рот наполнялся горечью, а к горлу подступала тошнота, однако Джек имел в виду отнюдь не этот вариант. Около часа они просидели в скромном кафе, где подавали мороженое и молочные коктейли, а потом снова вернулись в особняк в Бель‑Эйр.

Легли они довольно рано и долго лежали рядом, разговаривая обо всем, что так их волновало. В конце концов Джек задремал, но Аманда продолжала лежать без сна. В начале первого она встала, чтобы выпить теплого молока и заварить себе чай с ромашкой, но и это не помогло. Несмотря на усталость, от которой ныло все тело, мозг Аманды продолжал лихорадочно работать. Она думала о Джен и о тех жестоких словах, которые дочь бросила ей в лицо перед тем, как уйти, и сердце Аманды буквально разрывалось от жалости.

На следующее утро, когда они пили чай на кухне, Аманда выглядела озабоченной, и Джек поглядывал на нее с тревогой. Он как раз собирался спросить, как она себя чувствует, когда Аманда неожиданно отодвинула от себя чашку и посмотрела прямо на него.

— Мне нужно сказать тебе одну вещь, Джек…

Что‑то в ее тоне насторожило его.

— Какую? — спросил он. — Тебе что, нехорошо?

Он всегда относился к ее здоровью с каким‑то особым трепетом, а сейчас к этому прибавилось беспокойство о ребенке. Джек не хотел этой лишней заботы, но теперь, когда между ними все было решено, ему оставалось только смириться с обстоятельствами.

— Да нет, я чувствую себя неплохо, — уверила его Аманда, но Джек только головой покачал: выглядела она намного хуже, чем вчера.

— Мне просто не спалось, — продолжала Аманда, — и в голову пришла одна мысль. Только я не знаю, как ты к этому отнесешься…

— В твоем положении это может быть опасно, — встревожился Джек. — Не спать, я имею в виду, а не думать… Что касается твоей идеи, то я кое о чем догадываюсь. Ты хочешь, чтобы я выкупил контрольный пакет акций «Хааген‑Датс» или «Бен и Джерри». Думаю, они пойдут мне навстречу — как‑никак ты потребляешь бóльшую половину того мороженого, что они производят.

— Я серьезно, Джек!

— И я тоже. К западу от Больших Скалистых гор ты, несомненно, крупнейший потребитель их продукции. Они должны сделать тебе скидку.

С начала января Аманда прибавила уже около восьми фунтов, а ведь она была едва ли на третьем месяце.

— О'кей, о'кей, — поспешно добавил Джек, заметив, что Аманда недовольно поджала губы. — Я буду серьезным, обещаю. Так в чем дело?

Но Аманда неожиданно расплакалась, и Джек понял, что дело действительно нешуточное. Он ожидал чего‑то ужасного, однако Аманда снова заговорила о Джен, о Поле, о том, что они сказали ей перед тем как уйти, и как ей больно было слышать это.

— Я тоже был очень огорчен, — заверил ее Джек. — Но ведь мы все равно ничего не можем поделать. Им придется или потерпеть еще немного и не оставлять попыток — может, когда‑нибудь им тоже повезет… Или им придется смириться.

— Может быть, да, а может быть, и нет. Ведь даже врачи не знают, в чем дело. Знаешь, Джек… Ведь ты все равно не хотел этого ребенка, к тому же мы действительно далеко не молоды. В общем, я решила, что выношу этого ребенка для Джен. Это будет самый дорогой подарок, который мы только можем сделать нашим детям. Может быть, я и зачала только потому, что Джен не могла…

Джек был так потрясен, что чуть не опрокинул чашку с чаем себе на брюки.

— Ты… серьезно? Ты хочешь отдать им ребенка?!