Син улыбнулся:

— Я подарил ей первый в ее жизни очень дорогой фотоаппарат. Я и сам увлекаюсь фотографией. Мне нравится снимать людей, я делаю фотопортреты. Это мой конек… У каждого — свой. Короче говоря, они влюбились в Кению и продлили на месяц свое пребывание там. Гэйл почувствовала себя покинутой, она была ревнива, с трудом переносила эту их продолжительную экскурсию. Я составил ей компанию, я утешал ее, но между нами ничего не было. Я был честным мужчиной, а она — верной женой.

— А если бы ее отец был сегодня жив? Как бы он отнесся к этому африканскому проекту?

— Все очень просто, — сказал Син — Очень просто. Энди вышел бы в отставку и уехал бы с дочерью жить в Кению. Я остался бы во главе компании и утешал бы Гэйл. Но поскольку судьбе было угодно распорядиться иначе, то вы, дорогой мой, вы…

— Что — я?

— Вы замените отца. Трудная роль, не правда ли? Эдип действительно вечен.

Я чувствовал себя подавленно. Страстная и часто чрезмерная любовь родителей и детей была мне отвратительна. Я знал лишь забвение и не мог заменить отца женщине, которая придавала нашей регулярной физической близости привкус кровосмешения.

— Син, а если я захочу развестись с ней?

— Эго была бы катастрофа. Она решила бы, что ее предали, обидели. Она закрыла бы перед вами двери всей химической промышленности США. Быть отвергнутым, пусть морально, Энджи Фергюсон означало бы профессиональную смерть в нашей отрасли. Вам останется лишь сменить профессию или вернуться во Францию.

Он улыбнулся:

— Ну, до этого дело еще не дошло. Постарайтесь убедить ее остаться в Лос-Анджелесе. Вы ничем не рискуете. Но даже если вам не удастся вырваться из объятий Африки и если мне придется руководить компанией, что было бы вполне логично, я обещаю, что сохраню за вами место. Мы, подчиненные, должны помогать друг другу. Если бы вы только знали, как я люблю маленькую Энджи… Вас я тоже люблю. Смелее, и удачи, дорогой мой! Мы еще увидимся с вами до вашего отъезда. Она обожает маленькую церемонию передачи полномочий. Но эта передача всегда временная. Поцелуйте ее за меня, хорошо?

С тех пор я смотрел на Энджи с некоторой опаской и тешил себя надеждой, что мне удастся отговорить ее от этой навязчивой мысли. Я искал рычаги давления на нее, но мне оставался только секс. Я хотел превратить ее в женщину, которая не смогла бы обойтись без любви мужа. Под предлогом законности нашего брака и того, что, когда люди любят друг друга, они могут позволить себе все, что хотят, я увлекал ее все дальше и дальше.

Ночью того дня, когда мы обедали с Сином, я напоил ее и заставил согласиться на то, что я расцелую все ее тело, что я оближу ее языком. Я ласкал ее губами, обходя лобок, поскольку соблюдал ее запрет. Одна вьетнамка научила меня вызывать оргазм, не притрагиваясь к клитору и не проникая во влагалище. Удивленная и беззащитная, она вскрикнула. Я затем овладел ею, чтобы она испытала последующие оргазмы.

Я ненавидел жизнь, потому что в своей удаче был обязан ракетке и члену. Я должен был подчинить себе Энджи и стать тем человеком, которым хотел быть — достойным и уважаемым за мою профессиональную деятельность.

Однажды вечером я отомстил за себя. Я перевернул ее на живот, намазал ее спину ароматным маслом от затылка до пяток и содомизировал ее с крайней медлительностью. Эта борьба за ее удовлетворение была чрезвычайно трудна.

Я всегда буду помнить изменение атмосферы, которое произошло спустя несколько дней после этой битвы в постели. Я вернулся домой в 17 часов, Филипп взял у меня портфель с подчеркнутым вниманием.

— Что случилось, Филипп?

— Ничего, мьсе.

В холле вода продолжала падать в чашу, я прошел мимо обнаженных статуй, поднялся по лестнице. Навстречу мне попался Нил, я хотел было его погладить, но он опустил голову.

Я приоткрыл дверь комнаты, примыкавшей к нашей соблазнительной спальне. Энджи сидела за столом и разбирала светскую корреспонденцию На ней были надеты черные брюки и туника.

— Хелло, дорогая!

Она обернулась и произнесла:

— Вы уже дома…

Я попытался пошутить:

— Если я вас отвлекаю, то могу уйти.

— Нет, — сказала она — Останьтесь.

— Что с вами приключилось?

— Сейчас не то время и не то место, чтобы об этом говорить.

Я подошел к ней:

— Так в чем же дело?

Я положил ладони на ее плечи. Она резко отстранилась.

— Есть некоторые обстоятельства.

— Они касаются меня?

Она молчала.

— Почему вы дуетесь на меня? Это несправедливо.

— Вы так считаете? — затем добавила: — Эрик, мы меняем программу.

— Вот как! Мы уже не едем в Африку?

— Сначала мы поедем на озеро Тахо. Всего на одну ночь.

— Семейный туризм?

— Почти, — сказала она. — У вас не было времени посетить мое орлиное гнездо на озере Тахо… Отец обожал это место, я тоже. Там человек становится спокойным и чистым.

— Ясно. Все потому, что здесь вы не можете быть спокойной и чистой?

— Не изводите меня, пожалуйста. Я должна подвести итоги. Не считая Африки, только там я чувствую себя хорошо. И именно там я подвожу итоги.

Приехали! У нас снова начинается период самоанализа. У нее появилось ощущение, что с ней обращаются как с женщиной-предметом, как с порабощенной женщиной?.. Она восстала против этого? После откровений Сина я стал лучше понимать ее теневую сторону, ее одержимости, самоанализ. Моя Энджи была наполовину немкой, ей незачем было выставлять себя передо мной снобом, она унаследовала все эти бзики европейской морали.

— Я еду с вами.

На следующий день ровно в 14 часов машина ждала меня у башни Фергюсона. Энджи расположилась на заднем сиденье. Филипп приготовил мой чемодан, положив туда несколько вещей только на одну ночь. Мы поехали в аэропорт, а затем долетели на «Лирджет» до Рено, где нас ожидала взятая напрокат машина.

— Поведу я, — заявила она.

Я молча глядел на дорогу. Движение было оживленным. После часа мучительной езды я наконец увидел озеро. Его богатый берег с шикарными отелями располагался в штате Невада. На другом берегу рядами стояли дешевые мотели, настоящая толкучка гамбургеров, еды быстрого приготовления и ночей быстрого проведения.

— Американцам хорошо известно это место, — сказала она.

Понятно, я был иностранцем, а это место было известно лишь избранным! Я не проявил ни малейшего желания становиться любезным по первому свистку. Энджи повернула на крутую дорогу, которая серпантином обвивала гору и заканчивалась в темном еловом лесу. Она остановила машину перед двустворчатыми воротами.

— Оставайтесь в машине, — сказала она.