Он положил часы на стол, открыл дверь гостиной и обратился к белокурой даме:

– Вы готовы, дорогая?

Он пропустил ее, еще раз почтительно попрощался с мадемуазель Жербуа, вышел и закрыл за собой дверь.

В вестибюле послышался его громкий голос:

– Здравствуйте, Ганимар, как поживаете? Передайте от меня привет мадам Ганимар, как-нибудь на днях я пригласил бы ее отобедать… Прощайте, Ганимар!

Раздался резкий, громкий звонок в дверь, несколько выстрелов и шум голосов на лестнице.

– Три часа сорок пять минут, – прошептал господин Жербуа.

Через несколько секунд он решительно вышел в вестибюль. Люпена и белокурой дамы там уже не было.

– Отец! Не надо! Подожди! – закричала Сюзанна.

– Подождать? Ты с ума сошла? Церемониться с этим прохвостом… А полмиллиона?

Он распахнул дверь.

Ворвался Ганимар.

– Дама… Где она? А Люпен?

– Он был здесь… Он здесь.

Ганимар торжествующе воскликнул:

– Он в наших руках! Дом окружен!

Мэтр Дэтинан поинтересовался:

– А черный ход?

– Черный ход ведет во двор. Вход только один – парадный, его охраняют десять человек.

– Но он не заходил через парадный вход… и через него не выйдет…

– Тогда откуда он выйдет? – спросил Ганимар. – По воздуху вылетит?

Он раздвинул шторы. Перед ним был длинный коридор, ведущий в кухню. Ганимар промчался по нему и убедился, что дверь черного хода закрыта ключом на два оборота.

Из окна он окликнул одного из полицейских:

– Ну что, никого?

– Никого.

– Тогда, – воскликнул он, – они в помещении! Они спрятались в одной из комнат! Они физически не могут ускользнуть… Ох, Люпен, ты смеялся надо мной, но на этот раз я отыграюсь.

В семь часов вечера господин Дюдуа, глава Сюрте, изумляясь тому, что не получает никаких новостей, сам приехал на улицу Клапейрон. Он опросил полицейских, охранявших помещение, и поднялся к господину Дэтинану, который провел его в свой кабинет. Там господин Дюдуа увидел какого-то человека, вернее, две ноги, топтавшиеся по ковру, тогда как туловище, которому они принадлежали, скрывалось в каминной трубе.

– Эй! Эй! – выкрикивал человек сдавленным голосом.

И далекий голос, раздававшийся откуда-то сверху, отвечал:

– Эй! Эй!

Господин Дюдуа, рассмеявшись, поинтересовался:

– Ну, Ганимар, и зачем вы изображаете из себя трубочиста?

Инспектор вылез из трубы. Он был неузнаваем: грязное лицо, одежда, покрытая сажей, и лихорадочный блеск глаз.

– Я ищу его, – проворчал он.

– Кого?

– Арсена Люпена… Арсена Люпена и его подружку.

– Ах вот оно что! Не воображаете ли вы, что они спрятались в дымоходе?

Ганимар встал, приложил к рукаву начальника пять пальцев угольного цвета и злым глухим голосом произнес:

– Шеф, а где вы хотели бы их найти? Где-то же они должны быть! Они такие же люди, как и мы с вами, из плоти и крови. Люди не могут растаять, как дым.

– Нет, тем не менее они как-то уходят.

– Как? Каким путем? Дом окружен! На крыше полицейские.

– А соседний дом?

– Туда прохода нет.

– Квартиры на других этажах?

– Я знаю всех жильцов: они никого не видели… и никого не слышали.

– Вы уверены, что знаете всех?

– Всех. Консьерж за них отвечает. К тому же, усилив меры предосторожности, я оставил человека в каждой из этих квартир.

– Пора бы уже арестовать их!

– Вот и я говорю, шеф, вот и я говорю. Надо, и мы это сделаем, потому что они здесь… Они не могут здесь не быть! Будьте спокойны, шеф, если не сегодня вечером, то завтра я их схвачу. Я тут заночую… Я тут заночую!

Он действительно заночевал там. Потом остался и завтра, а также и послезавтра.

Тем не менее по прошествии трех дней и трех ночей он не только не нашел неуловимого Люпена и его не менее неуловимую подругу, но и не напал ни на малейший след, позволявший выдвинуть хотя бы какое-то предположение.

Поэтому его первоначальное мнение не изменилось.

Раз нет ни единого следа их бегства, значит, они тут!

Возможно, в глубине души он уже не был так уверен. Но не хотел в этом признаваться. Нет, тысячу раз нет, мужчина и женщина не исчезают, как злые волшебники из детских сказок. Не теряя присутствия духа, он продолжал поиск, как если бы надеялся отыскать их, скрывшихся в каком-то невероятном убежище, вросших в камни дома.

Вечером 27 марта в доме 134 по авеню Анри-Мартен в небольшом особнячке, завещанном ему полгода назад братом, старый генерал барон д’Отрек, посланник в Берлине во времена Второй империи, дремал в удобном кресле. Сиделка читала ему, а сестра Августа согревала постель грелкой и зажигала ночник.

В одиннадцать часов монахиня, которая в виде исключения должна была этим вечером вернуться в монастырь своего ордена и провести ночь у сестры-настоятельницы, предупредила сиделку:

– Мадемуазель Антуанетта, моя работа закончена, я ухожу.

– Хорошо, сестра.

– Главное, не забудьте, что кухарка взяла отпуск и вы с прислугой остаетесь в доме одни.

– Не беспокойтесь о господине бароне. Я переночую в соседней комнате, как договорились, и оставлю свою дверь открытой.

Монахиня удалилась. Через минуту пришел за указаниями слуга Шарль. Барон как раз проснулся и распорядился сам:

– Все то же, Шарль: проверить, работает ли звонок в вашей комнате, чтобы вы могли по первому зову спуститься и сбегать за врачом.

– Господин генерал, как всегда, переживает.

– Дела мои не очень… не очень хороши. Итак, мадемуазель Антуанетта, на чем мы остановились?

– Господин барон не желает ложиться?

– Да нет, лягу попозже, к тому же мне ничья помощь не нужна.

Через двадцать минут старик уснул, и Антуанетта на цыпочках удалилась.

В это время Шарль, как обычно, аккуратно закрывал ставни на первом этаже.

В кухне он запер на засов дверь, выходящую в сад, а в прихожей, помимо всего прочего, набросил на дверь цепочку. Затем поднялся к себе в мансарду на четвертый этаж, лег и заснул.

Прошло, наверное, около часа, когда он резко соскочил с кровати: прозвенел звонок. Звонок звонил долго, может быть, секунд семь-восемь, протяжно, не прерываясь…