– Поверните руку ладонью вверх, – посоветовал слуга.

Ганимар так и сделал и разжал сведенные пальцы. Кольцо было повернуто внутрь, и в центре оправы сиял голубой бриллиант.

– Ну и ну, – пробормотал остолбеневший Ганимар, – я ничего не понимаю…

– Надеюсь, теперь вы перестанете подозревать этого несчастного Люпена? – засмеялся господин Дюдуа.

Ганимар помолчал, подумал и нравоучительным тоном ответил:

– Именно в моменты, когда ничего не понимаю, я начинаю подозревать Арсена Люпена.

Таковы были первые разыскания, проведенные полицией на следующий день после этого странного преступления. Обстоятельства неясные, противоречивые, в которые дальнейшее расследование не внесло ни ясности, ни достоверности. Передвижения Антуанетты Бреа остались совершенно необъяснимыми, как и передвижения Белокурой дамы. К тому же никто не знал, кем было это таинственное существо с золотистыми волосами, убившее барона д’Отрека и не снявшее с его руки легендарный бриллиант из королевской короны Франции.

Помимо всего прочего, любопытство, которое вызывала эта драма, превращало преступление в настоящее злодеяние, ожесточавшее общественность.

Наследники барона д’Отрека не преминули воспользоваться подобной рекламой. Они организовали на авеню Анри-Мартен, прямо в особняке, выставку мебели и предметов, которые будут продаваться в зале Друо. Современная мебель посредственного вкуса, не имеющая никакой художественной ценности… но в центре комнаты, на подставке, обтянутой гранатового цвета бархатом, под стеклянным колпаком, сверкал перстень с голубым бриллиантом, охраняемый двумя полицейскими.

Великолепный огромный бриллиант несравненной чистоты, невыразимо голубого цвета, подобного небу, отраженному в капле чистой воды, того голубого цвета, каким бывает чисто выстиранное белое белье. Им восхищались, им восторгались… и с ужасом рассматривали комнату жертвы: место, где лежал труп, паркет, с которого убрали окровавленный ковер, и особенно стены, непреодолимые стены, сквозь которые просочилась преступница. Публика проверяла, не вращается ли мраморная доска камина, не скрывает ли резьба на зеркале пружину, поворачивающую зеркало. Посетители воображали себе зияющие дыры, отверстия туннелей, канализационные желоба и катакомбы…

Продажа голубого бриллианта состоялась в особняке Друо. Люди задыхались в толпе. Аукционная лихорадка дошла до безумия.

Собрался весь Париж, любители распродаж – те, кто покупает, и те, кто хочет создать видимость того, что они могут купить. Здесь были биржевики, художники, дамы из разных слоев общества, два министра, один итальянский тенор и даже король в изгнании, который, дабы подчеркнуть свою состоятельность, с превеликим апломбом дрожащим голосом довел ставки до ста тысяч франков. Сто тысяч франков! Он мог предложить их, не компрометируя себя. Итальянский тенор рискнул ста пятьюдесятью тысячами, пайщица французской компании – ста семьюдесятью пятью тысячами.

Тем не менее на двухстах тысячах франков любители упали духом. На двухстах тысячах пятидесяти остались только двое: Хершманн, знаменитый финансист, король золотых приисков, и графиня де Крозон, богатейшая американка, владелица прославленной коллекции бриллиантов и драгоценных камней.

– Двести шестьдесят тысяч… двести семьдесят тысяч… семьдесят пять… восемьдесят! – выкрикивал распорядитель, переводя вопрошающий взгляд с одного участника торгов на другого. – Двести восемьдесят тысяч – мадам… Что скажет мсье?

– Триста тысяч, – пробормотал Хершманн.

Тишина. Все смотрели на графиню де Крозон. Она стояла, опираясь на спинку стула впереди, и улыбалась, но бледность выдавала ее замешательство. И она сама, и все присутствующие знали исход поединка, он не подвергался сомнению: все неизбежно должно было завершиться к выгоде финансиста, капризы которого подкреплялись более чем полумиллиардным состоянием. Однако графиня произнесла:

– Триста пять тысяч.

Снова тишина. Все повернулись к королю приисков в ожидании неизбежного повышения цены на торгах. Было очевидно, что оно произойдет – серьезное, внезапное, окончательное.

Но ничего этого не случилось. Хершманн оставался бесстрастным, его взгляд был прикован к листу бумаги, который он держал в правой руке, другой сжимая вскрытый конверт.

– Триста пять тысяч, – повторил распорядитель. – Раз… Два… Еще есть время… Никто ничего не скажет? Я повторяю: раз… два…

Хершманн был невозмутим. Снова тишина. Раздался удар молотка.

– Четыреста тысяч, – произнес Хершманн, подскакивая, словно этот звук вывел его из оцепенения.

Слишком поздно. Торги завершились.

Все бросились к нему. Что случилось? Почему он не сказал этого раньше?

Он засмеялся.

– Что произошло? Черт побери, я сам не знаю! На минуту задумался.

– Возможно ли это?

– Ну да, мне принесли письмо.

– И этого оказалось достаточно…

– Да, чтобы на какое-то мгновение привести меня в замешательство.

Ганимар был там – присутствовал при продаже перстня. Он подошел к одному из рассыльных.

– Это вы передали письмо господину Хершманну?

– Да.

– От кого?

– От одной дамы.

– Где она?

– Где? Смотрите, мсье, вон там… дама в плотной вуали.

– Она уходит?

– Да.

Ганимар кинулся к двери, увидел даму, спускающуюся по лестнице, и побежал. Толпа задержала его перед входом. За дверью он не смог ее найти.

Полицейский вернулся в зал, подошел к Хершманну, представился и спросил о письме. Хершманн отдал его. В письме, второпях написанном карандашом незнакомым финансисту почерком, были следующие слова: «Голубой бриллиант приносит несчастье. Вспомните о бароне д’Отреке».

Злоключения голубого бриллианта на этом не закончились. Шестью месяцами позже бриллиант, уже известный по убийству барона д’Отрека и по событиям в особняке Друо, приобрел грандиозную известность: действительно, следующим летом великолепную драгоценность, завоеванную с таким трудом, у графини Крозон украли.

Подведем итоги этого любопытного дела, волнующие и драматические перипетии которого взволновали всех. Мне наконец позволено пролить свет на случившееся.

Вечером десятого августа гости господина и госпожи де Крозон собрались в зале великолепного замка, возвышающегося над заливом Соммы. Звучала музыка. Графиня села за пианино, положив на маленький столик возле инструмента свои драгоценности, среди которых был и перстень барона д’Отрека.

Через час граф удалился, ушли и два его кузена д’Анделль, и госпожа де Реаль, близкая подруга графини де Крозон. Графиня же осталась в обществе господина Блейхена, австрийского консула, и его жены.

Они разговаривали, затем графиня погасила большую лампу, стоявшую на столе в зале. В этот же момент господин Блейхен потушил две свечи на пианино. На какое-то мгновение воцарилась темнота, и все несколько растерялись, но потом консул зажег свечу, и все трое разошлись по своим комнатам. Едва войдя к себе, графиня вспомнила о драгоценностях и послала горничную за ними. Та вернулась, положила драгоценности на камин, но хозяйка не стала их проверять. На следующий день мадам де Крозон заметила, что одного перстня нет – с голубым бриллиантом.