дает нам передышку еще дня на два. Идем дальше по Гипанису, пока мы на воде, то в относительной безопасности.

Глава ХХIХ

История Овдия, истинного франка

Константин Германик был воспитан на военных традициях и военной истории. Поэтому он хорошо помнил, что Юлий Цезарь знал каждого своего легионера по имени. То же самое пленные персы рассказывали о легендарном Кире Великом, но римлянину ближе римлянин, и трибун брал пример с великого Юлия Цезаря.

Неудивительно, что, получив передышку, он немедленно призвал к себе угрюмого франка, чтобы узнать больше о новом бойце.

– Останься, – велел Люту. – И вели Тирасу явиться, франк ему доверяет.

Франк с христианским именем Овдий, выслушав приказ Люта-Василиуса прибыть к командиру, передал весло Калебу и пробрался между банками гребцов к месту, где среди тюков с товаром расположился трибун.

– Вот что, Овдий, – просто сказал ему Константин Германик. – Как ты уже заметил, плывем мы на одном корабле и судьба у нас всех тоже одна. Слева по берегу сарматы, справа – готы. Нас немного, и если в бой пойдем, я должен быть уверен в каждом. Поэтому, как командир, желаю услышать от тебя правдивую историю твоей жизни. Особо меня интересует то, как ты попал на лодию и почему от людей лицо прячешь. Ищут тебя? Верно?

Франк исподлобья посмотрел на трибуна, потом перевел взгляд на фракийца, с которым уже не раз ходил в разведку. Тот едва заметно кивнул головой: «Рассказывай».

– Не стесняйся, – скупо бросил Лют-Василиус. – Здесь что ни гребец, то или пират, или беглый раб. Своей историей ты никого не удивишь.

– Чтобы развязать германцу язык, его не стоит пытать, достаточно вином угостить, – меланхолично прокомментировал ситуацию Эллий Аттик. Жадный до всяческих историй грек, конечно, был тут как тут. – Надо пса за ухом почесать, – выдержав грозный взгляд трибуна, заявил бывших актер. – Цербер до сих пор ожидает подарка за пиратскую лодыжку.

Германик не мог сдержать улыбку и соизволил милостиво кивнуть. Эллий тут же наполнил большую глиняную кружку, украденную им на заставе антов, неразбавленным сладким вином. Протянул франку:

– Пей! Приказ трибуна.

Можно было и не приказывать. Овдий, припав к кружке, мигом осушил ее до дна. Трибун знаком велел греку повторить процедуру.

Спустя некоторое время Овдий, забыв об осторожности, поднял порядком покрасневшее лицо и приступил к изложению своеобразного франкского анабасиса, иными словами – истории военного похода.

По словам бойца, родился он во Франкии, в деревушке неподалеку от реки, впадающей в могучий Рейн. Отец его был призван в ополчение и сгинул неизвестно где и неизвестно когда, его Овдий и не помнил толком.

Мать, выбиваясь из сил, пыталась сама поднять троих сыновей, но одна корова и две козы никак не могли удовлетворить аппетиты вечно голодных мужчин. Поэтому, когда однажды в деревню наведался посланник от могучего племени аламаннов, призывая идти на войну, молодой франк ни мгновения не раздумывал. А мать была согласна уже потому, что участие каждого франка в войне оплачивал знаменитый царь Хонодомарий, который до этого гнал и грабил римлян, об этом все были наслышаны!

Сделка матери с вербовщиком-аламанном была выгодна всем. Семья получила горстку серебряных монет; Хонодомарий – нового бойца; юный франк – короткое копье-фрамею и деревянный щит, обитый по краям грубой кожей.

– Мне повезло, я попал в отборный отряд, возглавляемый Невиттой, – продолжил боец, и тут внезапно его прервал Константин Германик:

– Каким таким Невиттой? Как его звали?

– Мамертин, как же еще? – удивился рассказчик. – А вина мне еще можно?

Трибун пришел в сильнейшее волнение:

– С Невиттой мы были вместе в Персидском походе. Мамертин Невитта – известнейший военачальник, ему, варвару, Юлиан присвоил звание консула.

– Стали друзьями? – полюбопытствовал Эллий Аттик.

Константин Германик с сожалением посмотрел на гражданское лицо:

– У нас же Империя, а не театр. Как ты себе представляешь дружбу консула с трибуном?! Нет, конечно. Но у нас был общий знакомый, военачальник по имени Аммиан Марцеллин. Удивительной эрудиции человек, сейчас он пишет историю Рима, подхватив выпавший стилос у Тацита.

Использовав передышку, чтобы осушить очередную кружку, Овидий продолжил свой рассказ:

– Военной подготовкой с молодыми франками никто не занимался. Старшие солдаты старались как можно скорее пропить серебро, вырученное от добычи в разграбленной Галлии. Офицеры из знатных аламаннов к пастухам и дровосекам, набранным из франкских деревень, относились с пренебрежением, во всем подражая своему царю Хонодомарию, славившемуся высокомерием и даже зазнайством.

Расплата настигла всех и достаточно быстро. Хонодомарий стал лагерем неподалеку от Рейна, возле Аргентората. Германцы были настроены решительно, совсем недавно они не только огнем и мечом прошли по Галлии, но обратили в бегство римские войска. Кроме того, аламаннов вместе с союзниками было в несколько раз больше.

Нельзя сказать, что Хонодомарий был неосторожен, но, будучи по натуре человеком заносчивым, он явно недооценил Флавия Юлиана, которого император Константин незадолго до этого назначил наместником Галлии и Британии. Поэтому в разведку были высланы малоопытные франки, ими в случае чего можно было и пожертвовать.

– Нам было приказано бегом возвратиться назад, едва мы увидим неприятеля, – объявил Овдий, обводя слушателей горящим то ли от вина, то ли от воспоминаний взором, – но я ослушался приказа, потому что был молод и горд. Когда остальная разведка, завидя римлян, бросилась наутек, я остался на небольшом холме, чтобы дальше следить за войсками Юлиана.

Перед моими глазами ровным шагом шла вперед пехота, прикрытая на флангах латной конницей, среди которой особо выделялись, блистая на солнце броней, катафракты: рядовые конники в чешуйчатых панцирях, офицеры в атлетических доспехах. На их лошадях также были чешуйчатые бронзовые, а может, даже железные попоны, и я впервые почувствовал нечто вроде сомнения: как такую броню пробить франкским копьем?

В довершении всего показались отряды лучников, очень много лучников.

Увидев все это, я поспешил назад в наш лагерь, чтобы предупредить царя аламаннов о реальной, не мнимой угрозе. Однако до Хонодомария меня не допустили и, посмеявшись над моими словами, отправили в отряд.

Там я дождался начала кровавой грозы.

– Ну, тут я могу внести определенные дополнения, – с удовольствием вступил в разговор Константин Германик. – О перипетиях судьбоносного сражения при Аргенторате мне поведал протектор-доместик Аммиан Марцеллин, удостоив чести быть среди первых слушателей одной из его книг, названной «Деяния» или «Римская история».

Итак, римляне выступили на бой утром, но до противника еще оставалось более двадцати миль, что соответствует четырем-пяти часам перехода. Когда же наконец войска вышли на отлогий холм, покрытый спелым хлебным колосом, что