18. В заключение прочти еще раз первые строки этих «Правил».

(Между прочим, если прочитать внимательно, здесь рассыпано немало ничуть не шутливых – умных мыслей… – А. Б.)

А теперь поговорим о враче, до конца дней совмещавшем литературу и медицину…

«Врач обязан хранить вверенную ему больным тайну, но к этому одно существенное ограничение: если сохранение тайны грозит вредом обществу или окружающим больного, то врач не только может, но и должен нарушить тайну. Однако в каждом таком случае он должен уметь дать и перед больным, и перед собственною своею совестью точный и исчерпывающий ответ, на каком основании он нарушил вверенную ему больным тайну» (В. В. Вересаев).

Вообще-то «Вересаев» – это псевдоним, избранный в 1892 году для чисто литературной деятельности. Викентий Викентьевич родился в Туле 3 января 1867 года. Его отец, В. И. Смидович, сын польского помещика, сосланного за участие в мятеже 1830–1831 годов, был известным в городе врачом, основателем Тульской городской больницы и санитарной комиссии, гласным городской Думы. Мать открыла у себя в доме первый в Туле детский сад. В мае 1834 года Викентий окончил с серебряной медалью Тульскую классическую гимназию. В доме царила, если можно так выразиться, «медицинская» атмосфера, но будущий Вересаев, ощутив в себе тягу к литературе (мне как профессиональному литератору это неопределимое словами, полумистическое чувство весьма даже знакомо), поступил не на медицинский, а на историко-филологический факультет Петербургского университета. Однако, успешно его окончив, получив звание кандидата, Викентий в 1888 году все же поступает на медицинский факультет все того же Дерптского университета, который прошли едва ли не все герои нашей книги.

В своих «Воспоминаниях» Вересаев дает четкие объяснения этому поступку: подобный выбор объяснялся не только «влечением к наукам точным и знаниям реальным», но еще и все тем же желанием стать писателем. По мнению Вересаева, писатель должен хорошо знать человека как в здоровом состоянии, так и во время болезни (вообще-то утверждение достаточно спорное – если ему следовать, всякий писатель обязан получить медицинское образование, что, согласитесь, нереально…).

Учился Вересаев отлично. Еще в студенческий период опубликовал две небольшие работы, вызвавшие интерес медиков: «К упрощению способа количественного определения мочевой кислоты по Гайкрафту» и «О влиянии воды Вильдунген на обмен веществ».

По окончании университета, убедившись, что даже хорошая по тем временам теоретическая подготовка не позволяет заниматься самостоятельной врачебной деятельностью, что необходим еще и практический опыт, Вересаев отправляется в Петербург и находит место сверхштатного ординатора в барачной больнице для острозаразных больных С. П. Боткина. Не самая завидная участь – сверхштатный ординатор работал очень много, а получал очень мало. Однако именно под руководством Боткина можно было приобрести нешуточный практический опыт.

Еще студентом, во время холерной эпидемии 1892 года Вересаев выехал в Юзовку, где два месяца заведовал холерным бараком. Во время Русско-японской войны его мобилизовали в качестве младшего ординатора одного из полевых госпиталей. С войны Вересаев вынес не только богатый практический опыт – вскоре он написал «Рассказы о японской войне», получившие в то время большую популярность.

Врач, общественный деятель (близкий к марксизму) и литератор, Вересаев в своих произведениях затрагивал многие актуальные проблемы медицины и общества. Его «Записки врача», опубликованные в 1901 году, как считают и сегодня иные врачи, и по сей день не утратили не только общественного, но и, несмотря на прогресс науки, медицинского значения.

Работая над «Записками», Вересаев следовал примеру глубоко уважаемого им Н. И. Пирогова, правилом которого было ничего не скрывать от своих учеников, откровенно рассказывать не только о своей врачебной деятельности и ее результатах, но и о своих ошибках. Своеобразие книги Вересаева в том, что это – не записки старого, опытного врача, на склоне жизни подводящего итог своим наблюдениям и размышлениям, нашедшего ответы на многие сложные вопросы медицины. Вересаев говорил: «Я – обыкновенный средний врач со средним умом и средним знанием; я сам путаюсь в противоречиях, я решительно не в силах разрешить многие из тех тяжелых, настоятельно требующих решения вопросов, которые возникают передо мною на каждом шагу».

Работая над книгой, Вересаев штудировал медицинскую литературу и периодику, протоколы научных медицинских обществ и врачебных съездов, письма врачей, статистические отчеты. В результате была создана впечатляющая и объективная картина состояния не только тогдашней медицины, но и общества в целом. Немало места отведено личным впечатлениям студента-медика, с третьего курса столкнувшегося уже не с теорией, а с больными. Весь мир ему кажется одной сплошной больницей: «Предметом нашего изучения стал живой, страдающий человек. На эти страдания было тяжело смотреть, но вначале еще тяжелее было то, что именно эти-то страдания и нужно было изучать. Потоки крови при хирургических операциях, стоны рожениц, судороги столбнячного больного – все это вначале сильно действовало на нервы и мешало изучению; ко всему этому нужно было привыкнуть».

Один из главных вопросов, волновавших Вересаева (и прекрасно ему знакомый по собственному опыту), – беспомощность врача на первых порах самостоятельной практики (что, кстати, блестяще описывает в одном из своих «медицинских» рассказов и Конан Дойль). Вересаев пришел к выводу: происходит это оттого, что студент изучает слишком много теоретических предметов (пусть и необходимых будущему врачу), но вот практики у него во время обучения крайне мало. И развил свою мысль: студентам нужно предоставить более широкие возможности для практических занятий в больницах и операционных. Только тогда исчезнет серьезнейшая проблема «первой операции» (опять-таки описанная и Конан Дойлем), когда молодой врач впервые после университета самостоятельно оказывает хирургическую помощь, чувствуя при этом страх, бессилие, растерянность, нешуточные душевные колебания.

Немало места в книге уделено врачебным ошибкам. Вересаев о хирургии: «Хирургия есть искусство, и, как таковое, она более всего требует творчества и менее всего мирится с шаблоном. Где шаблон – там ошибок нет, где творчество – там каждую минуту возможна ошибка. Долгим путем таких ошибок и промахов и вырабатывается мастер – а путь этот лежит опять-таки через „горы трупов“».

(Вот насчет «шаблона» я бы с Вересаевым крепенько поспорил, опираясь на собственный опыт чуть ли не тринадцатилетней давности, когда работал на подстанции «Скорой помощи». Не врачом, конечно, оператором ЭВМ: забивал в память компьютера содержание «карточек вызова». После каждого выезда «Скорой помощи» заполняется такая карточка: данные пациента, характер болезни или травмы, что сделано. Так вот, над одной из таких карточек хохотала вся подстанция. Двенадцатилетний мальчик сломал руку. Приехавшая бригада врачей, действуя именно что по шаблону, руку загипсовала – но не больную, а здоровую…)

Вернемся к Вересаеву. Он приводит немало примеров, когда неопытность или неосторожность врача приводили к трагическим последствиям. В своем исследовании «Медицина в литературе и искусстве» Б. А. Боравский считает крайне важным показ в литературе врачебных ошибок: рассказ Вересаева о том, как после втирания мази в область воспаленной железы развилось заражение, закончившееся смертью больного, удержал многих врачей от повторения подобных действий. «Да, ошибки возможны в любой специальности, – рассуждает Вересаев. – Но нигде они так не ощутимы, как в медицине, где имеешь дело с человеком, и потому надо делать все, что в силах врача и медицины, чтобы ошибок было как можно меньше». И в то же время немало страниц посвящает защите врачей, ставших жертвами тяжких обвинений исключительно оттого, что больной попросту оказался неизлечим.