— Отпусти! Немедленно! Ты… Ты всё разрушил…Чудовище! Монстр! Сначала гонишь, потом держишь!

Он отпускает, шипит, как печь, на которую брызнули водой.

А я падаю на колени, обнимаю себя за плечи и захожусь рыданиями. Никогда ещё не чувствовала себя настолько одинокой и несчастной.

Но Ландар не собирается мне сочувствовать, наоборот, хватает, грубо ставит на ноги, встряхивает и говорит — вернее, орёт прямо в ухо:

— Смотри, не-чудовище, что ты наделала! Смотри и не смей отводить взгляд!

У меня всё плывёт перед глазами. Но даже сквозь пелену слёз я могу различить тела. Кажется, им несть конца. Всюду. Едва ли не до горизонта.

— Избавительница! — ехидничает Ландар. — Нравится?

— Нет… — мотаю головой. Впервые мне страшно, страшно, что они будут являться по ночам. И я не скажу себе, что это лишь книжные герои, глупые статисты, которые всегда гибнут толпами. Нет, у них для этого будут слишком живые лица.

— Что мне делать? Что мне делать теперь? — бормочу я и уже не пытаюсь вырваться, спиной ощущая жар, исходящий от Ландара.

— Отвечать за содеянное, — холодно замечает он, берёт меня за руку, почти бережно после предыдущих хватаний, и ведёт вниз.

Там ждут, застыв чёрными изваяниями, личные стражники короля. И клетка. Огромная. С грубыми прутьями и пучком соломы на полу, всюду запеклись странные пятна весьма неприглядного вида — такие бывают в дешевой забегаловке после крутой попойки.

Я не ступлю туда ни за что.

Но меня не спрашивают. Клетку открывают, и Ландар, картинно поклонившись, цедит:

— Прошу, моя королева. Экипаж подан.

В этот момент я ненавижу красноглазого мерзавца так сильно, что меня даже трясёт.

Гордо вскидываю голову, подбираю юбки и, чтобы меня не толкнули в спину, вхожу в предложенное средство передвижения.

Отвожу глаза и закусываю губу, чтобы не разрыдаться.

Ландар тихонько рычит, снимает плащ, отороченный дорогим мехом, и кидает мне:

— Вы всё-таки королева. Негоже вам на гнилой соломе сидеть.

Заботливый!

Но плащ принимаю и со злорадством расстилаю прямо по тем подозрительным пятнам. Устраиваюсь с достоинством, какое ещё может быть у женщины с разбитыми мечтами.

— Позвольте вашу ручку, — всё с той же показной вежливостью произносит Ландар.

Протягиваю руку, и он пристёгивает её наручником к одному из прутьев решётки. Будто я могу убежать? Не сразу обращаю внимание на наручники, а ведь вместо холодного железа к коже прикасается нежный мех. И я вздрагиваю…

Ландар ехидно ухмыляется, замечая мою реакцию. Ведь этими наручниками он пристегнул меня к изголовью кровати в нашу первую ночь в замке.

Меня накрывает жарким и неуместным сейчас воспоминанием, а Ландар ухмыляется ещё самодовольнее.

— Помнится, — говорит он, — вам нравилась эта милая безделица. Не смог отказать в последней милости осуждённой.

Он кланяется мне, а я жалею, что моя слюна не ядовита и не из кислоты. Потому что попадаю точно. Он утирается, хмыкает и взлетает на коня, на ходу бросая начальнику стражи:

— В «Сумеречную пристань».

И тут проявляет заботу. За недолгое время пребывания его королевой я успела узнать, что это особенный острог — для отступников из королевской семьи.

Кажется, я должна быть благодарной, но душа полнится злобой, отчаянием и тьмой… В ней нет места иным чувствам.

Моя пирамида возможностей разрушена до основания. Только сороки трещат над её остовом, до неприличия громко…

…он стоит, упершись лбом в прутья решётки. Вцепился в неё так, что, кажется, вот-вот вырвет, и бормочет, как заведённый одно и то же:

— Что ты творишь, Илона?

Я не отвечаю и не смотрю на него, сижу на койке, обняв колени, любуюсь небом в клеточку. Мысленно рисую в каждой нолики и зачёркиваю. Здесь я выигрываю, всегда…

«Сумрачная пристань» действительно пятизвёздочный отель по местным меркам. Здесь даже уютнее, чем в башне принцессы Илоны. Чистое мягкое бельё, стол и стул, даже душ с горячей водой. Еду приносят три раза в день. И вид у неё весьма съедобный. Только я ни к чему не прикасаюсь. Не то, чтобы хочу заморить себя голодом, нет. Просто… зачем? Есть, купаться, спать…

Плевать, что волосы превратились в колтун, а одежда давно засалилась. Зачем мне теперь вообще жить?

Крестик-нолик, крестик-нолик… Я снова выиграла…

В моей комнате (а это всё-таки комната, а не камера) одна-единственная книга — сборник легенд о Боге-Гончаре. Но я не читаю, потому что в конфликте со здешними богами.

Когда мне всё-таки надоедает бухтёж Ландара, я бросаю ему небрежно:

— Почему ты тянешь? Суди меня уже!

Он мотает головой, отнекивается, я презрительно фыркаю.

— Сам не устал играть в благородство?

Сейчас бы сигарету…И напиться…

Ландар весь подбирается, смотрит строго, но я замечаю в глубине его глаз неизбывную боль. Почему-то мне кажется, что он смертельно устал. Очень хочется подойти, обнять, притянуть его голову к плечу и чмокнуть в макушку.

— Не знаю, как в твоём мире, а в нашем людей не судят, пока не проведут детальное расследование.

И тут до меня доходит…

— Ты пытаешься меня оправдать?

Он грустно усмехается, складывает руки на груди и говорит, не глядя на меня:

— Представь себе — да, — и добавляет совсем уж тихо и как-то отчаянно: — Я не могу видеть, как ты страдаешь. Не могу видеть тебя здесь!

Всё-таки встаю, подхожу, берусь за прутья решётки и упираюсь в неё лбом, как недавно он. Наверное, у меня сейчас тот ещё видок: худая, лохматая, грязная…

Но Ландар смотрит с сочувствием, а не брезгливо.

— Ты ведь хороший, — произношу я. — За что тебе всё это? За что тебе я?

Он пожимает плечами.

— Я проклят тобою, ты же знаешь…

— А если бы не было проклятья? Не встреть ты ту фею? Если бы не было меня?

— Я бы нашёл ту фею и заставил проклясть меня попаданкой…

— Ты ненормальный!

— Именно поэтому… — отзывается он, вздыхает. Ерошит чёрные, как ночь, волосы, в которые я так любила запускать пальцы и говорит: — Поешь и приведи себя в порядок. Завтра суд.

— Зачем этот фарс? Ты ведь знаешь, каким будет вердикт?

— Знаю, — грустно произносит он, — и ты знаешь. Но таковы правила. Я король и должен следовать традициям своего народа. А ты — королева…