Маша не нашла, что возразить. Но тут ей пришла в голову свежая мысль.

– Подождите, а не зря ли вы собираетесь городить весь этот огород? Ведь можно просто аккуратно взять у всех отпечатки пальцев и…

Она осеклась.

– Вот именно, – подтвердил ее невысказанное опасение Макар. – С чем их сверять? У вас в школе снимали отпечатки?

– Нет, конечно!

– Тогда они нам ничем не помогут. Если только Зинчук не попадала в базы за последние годы. Увы, но на этот поиск у нас нет ни времени, ни ресурсов, так что его мы тоже оставим товарищу Викентьеву.

Маша воздела руки к небу, то есть к потолку:

– Неужели вы надеетесь, что Юлька себя выдаст? У вас нет ни отпечатков, ни ее фотографии, ни толкового словесного описания – ничего!

Илюшин усмехнулся.

– У нас есть восемь женщин, из которых одна совершила убийство. Мы можем просто ткнуть наугад! Какова вероятность точного попадания, мой необразованный друг?

Маша уже не расслышала, что ответил Бабкин. В ответ на «необразованного друга» он с силой швырнул в Илюшина ластик и метнулся вслед за стремительно удирающим приятелем. Только хлопнула дверь да протопали шаги в коридоре.

«Мальчишки! – фыркнула Маша. – Одному уже к сорока, второй не намного младше, а они все дурачатся, словно им по двенадцать».

Подумав, она подошла к двери и повернула задвижку. В то, что среди бывших одноклассниц оказалась Юлька Зинчук, Маша не очень верила. В то, что она придет по ее душу, тем более.

Но ее по-прежнему не оставляло странное, едва уловимое чувство, что за ней наблюдают.

1

Бабкин трижды сверился со своими конспектами в полной уверенности, что перепутал имена. Эта женщина с прямыми широкими бровями, непринужденно сидящая в кресле, не могла быть Аномалией.

Однако это была именно она. Анна Липецкая.

– Я приехала сюда, потому что мне требовался враг.

Илюшин склонил голову набок, как он делал всегда, узрев что-то крайне любопытное.

– Люди создают себе воображаемых друзей, – сказала Анна. – А я когда-то придумала воображаемого врага.

– Зачем? – изумился Бабкин.

– Он делал меня сильнее. Друзья – это спасательная перина, которая не даст вам ушибиться слишком сильно, если вы упадете. Это лекарство, которым смазывают раны. Враги – это крючья: вы зацепитесь за них, чтобы не упасть, и перина не потребуется. Да, они исцарапают вас, но они же научат осторожности. Хороший враг – это тренировочный полигон. Вы так ловко научитесь уклоняться от опасности, что ран на вас попросту не будет.

Она достала сигарету из серебряного портсигара с монограммой. Бабкин уже тысячу лет не видел портсигаров и подозревал, что ими пользуются только пижоны с претензией на оригинальность. Но Липецкая не выглядела женщиной с претензиями на что бы то ни было, особенно – на оригинальность.

– Здесь нельзя курить, – сочувственно предупредил Илюшин.

– Я не курю. Мне просто нравится держать ее.

Она не улыбнулась, объясняя это. Обычно, Бабкин знал, женщины слегка улыбаются, как бы извиняясь за маленькие странные привычки. Липецкая не собиралась ни извиняться, ни оценивать свою привычку как странную.

Анна крутила сигарету, не выпуская ее из пальцев, но и не сминая. При взгляде на нее приходила мысль о швейцарском часовом механизме, точном и выверенном. Простая гладкая стрижка, загорелая шея. Сильное, волевое лицо с великолепно очерченным подбородком.

И все-таки что-то с ней было не в порядке. Какой-то изъян, прочно скрытый за холодной броней. Той самой расслабленности, которую Анна демонстрировала, как раз и не хватало: присутствовала лишь ее хорошая имитация.

«Имитатор», – подумал Бабкин. Слово это, внезапно выскочившее, будто хлеб из тостера, больше не оставляло его. Анна Липецкая все время что-то изображала… Понять бы еще что.

– Кто был вашим врагом в школе? – немедленно спросил Макар.

Она одобрительно кивнула:

– Вы правы. Конечно, Света Рогозина. Но это был выдуманный враг. Я наделяла ее теми достоинствами, которых она в действительности не имела, и мысленно усиливала ее способности.

– Так легче было конкурировать?

– Вы неплохо соображаете, – благосклонно кивнула она. Это был не комплимент, а сухая констатация факта. – Да, мне требовался соперник. Я вообразила, что Света поступила в МГУ. Это заставило меня очень стараться, чтобы сдать экзамены туда, куда я хотела. Потом я убедила себя, что она претендует на то же место, куда рвалась я.

– И сделали все, чтобы опередить ее?

– Само собой.

– У вас получилось?

– У меня получается все, за что я ни берусь, – без всякой рисовки сказала Анна.

– У вас есть дети?

Она вскинула на Илюшина темные глаза. Даже Бабкин, не успевавший улавливать нюансы их диалога, почувствовал, что Макар каким-то образом попал в больную точку. «Она бездетна?»

– Один ребенок, – ровно сказала Анна. – Девочка. Ей пятнадцать.

– Она похожа на вас? – зачем-то спросил Макар. Бабкин не мог понять, откуда Илюшин берет именно такие вопросы.

– На мужа.

– А-а, тогда хорошо.

Илюшин замолчал, явно не собираясь больше ничего объяснять. Женщина некоторое время смотрела на него, пытаясь скрыть удивление, но в конце концов не выдержала:

– Вы о чем?

– Что, простите?

– Почему это хорошо?

«Неужели из себя ее выводит?» – гадал Бабкин.

– Я имел в виду, что так вам легче ее любить, – мягко ответил Макар.

На этот раз Анна Липецкая замолчала надолго. Бабкин знал, что Илюшин почти любого собеседника время от времени вводит своими умозаключениями в состояние транса. Понять, о чем думает эта женщина, было невозможно.

– О чем еще вы хотели меня спросить? – наконец поинтересовалась она.

– Вас зовут Юлия Зинчук?

Несколько мгновений Анна ошарашенно смотрела на Илюшина, а потом от души расхохоталась.

– Зинчук?! Я?

Внезапно смех оборвался. Изумление сменилось недоверием, недоверие – пониманием. Она осознала, что на самом деле имел в виду Макар.

– Здесь Зинчук? – растерянно повторила Анна. – И вы думаете, что она – кто-то из нас? То есть это она… Она – убила?

Бабкин внимательно наблюдал за лицом женщины. Если она и играла, то играла превосходно.

– Я не знаю, кто убил, – сказал Макар. – Но Юля Зинчук среди вас. Вы ее не узнали, потому что она неплохо замаскировалась.