Линн немного скуксилась и даже собралась было надуться.

— Ну да, это так, — неохотой признала она. — А все же — хотя бы те сведения, что касаются лично меня?

И умоляющими глазами уставилась на собеседника, не умея еще подбирать и применять другие, куда более действенные женские взгляды.

Тот пожал плечами и усмехнулся.

— На счастье дона Карлоса, шестнадцать тебе уже исполнилось — пару седьмиц назад. А то был бы у меня с ним крупный разговор…

К слову признать, в Полночной империи недавно был издан весьма серьезный закон насчет этаких дел, и за растление малолеток виновным теперь можно было схлопотать отнюдь не штраф, а куда более серьезные меры — вплоть до раскаленных щипцов на известное место, причем невзирая на пол или происхождение. И что удивительно, к этому нововведению отнеслись с одобрением и поддержкой почти все слои населения. За исключением, разумеется, брачных аферистов да содержателей Веселых кварталов. А уж любители молодой «клубнички» и вовсе исчезли, словно их никогда и не было, прекрасно зная крутой нрав тамошнего императора.

Тетушка Фло тут же выразила сомнение, что барон стал бы доносить на своего друга. На что тот, хмыкнув, заверил, что есть меры куда действеннее — например, пожаловаться старшей сестре дона Карлоса. Выражение лица молодого человека при этом известии стало таким задумчивым, что Линн, нимало не интересовавшаяся родственными делами своего сердечного друга, завязала себе на память узелок — исправить сей досадный промах, причем в ближайшем же будущем. И только тут Валле высказал более интересную мысль.

— Не скажу, что я специалист в предметной магии, но твоя вчерашняя идея, Линн, разыскать с помощью драгоценностей исчезнувшие регалии, прежде входившие в парадный комплект Морских ярлов, мне нравится.

Эльфийская волшебница, блеском и цветом волос соперничая с позолоченными напольными часами у стены, заметила, что она в таких делах не помощница. Полечить кого, растения-животные — а драгоценности не по ее части.

Эккер тоже сконфуженно пожал плечами. Погода, а пуще всего морское ведовство — это да. А цацки — это не по части морских колдунов.

И тут все взгляды сошлись на изогнувшей в задумчивости бровь хозяйке дома. Та некоторое время размышляла.

— Хм, а почему бы и нет? — и затем повернулась, глядя в глаза Линн. — Девочка моя, если удастся, ты смело можешь избавиться от этой драгоценной пары, получив взамен вполне приличную компенсацию.

— Надеюсь, остальные вещицы в список контрибуции не попали? — В ее голосе и взгляде, брошенном на почтенного Эккера, явственно ощущался металл — причем холодный, прямо-таки с ледком.

Попеременно вглядываясь в лица собравшихся, обсуждающих весьма животрепещущий для нее вопрос, Линн ощутила вдруг глухое раздражение. «Ну какое право вы все имеете? Не ваши же вещицы! Да, случайно в моих лапках оказалось мое же. Хм, а случайно ли? Э-э, нет, права была тетушка Фло — боги тут явно что-то замыслили. И чернокнижнику этому вовсе доверия нет. Чем, интересно, он так околдовал Кану, что та будто слепая — ничего и никого кроме него не видит? Мне такие умения ох как пригодились бы…» — рассуждала девушка.

— Здесь. Лучшего места, пожалуй, не найти. Дерево, конечно, жаль — но тут ничего не поделаешь… — Эльфийская волшебница погладила ровный, уходящий ввысь ствол дерева, на котором даже в эту безветренную погоду чуть заметно трепетали листики.

Хм, так это и есть осина? Линн подошла, посмотрела на собравшихся вокруг волшебников и чуть осторонь стоящего дона Карлоса, словно прощалась с ними. Закрыв глаза и шепнув кое-какую просьбу защитнику воров и мошенников Верлеху, она обняла руками и ногами ствол дерева. Словно сквозь вату девушка почувствовала, как чьи-то руки (судя по легкости прикосновений, это была Кана) надели на нее украшения Морских ярлов — и Сила вошла в нее.

Теперь главное сосредоточиться и ничего, ровным счетом ничегошеньки не делать. Удержать то, что Эккер называл поток, в себе. Остальным займутся патентованные маги, а откат примет на себя дерево.

— Готова, — услышала Линн словно со стороны свой чуть деревянный голос.

Ей даже не нужно было открывать глаза — словно сквозь толщу чуть мутноватого стекла или воды девушка видела в вершинах квадрата четыре столба ровного бездымного пламени. А в центре, словно приговоренная к казни через сожжение, обнимала столб она сама. Вот один столб шевельнулся, разбрызгивая гаснущие язычки огня, и от замершей Линн к нему побежала сверкающая синими и белыми отблесками дорожка. «Сила воды — ага, значит, это Эккер…» — рассуждала Линн.

Другой столб пламени колыхнулся, и целый поток весенней свежести протянулся от девушки, образуя другую дорожку. «Эльфийка… да, твоя магия красивая, воздушная и чарующая. Жить — это прекрасно».

Едва не теряя сознание от обилия разрывающих ее невидимых сил, Линн еще нашла способность удивиться безмолвной гладкости и твердости камня, что образовал третью — ровную и блестящую, словно темное зеркало, тропинку. «Ну, тетушка Фло, тебя не признать было бы и вовсе грешно. Уж по одному тому, как привычно и легко ты обращаешься с пока загадочной для меня магией», — заключила девушка.

Легчайшим выдохом стряхнув с верхней губы набежавшую соленую капельку пота, девушка почувствовала, как голова слегка закружилась. Взвились со своих мест все слова и образы, что Линн помнила. Взвились — чтобы образовать в ней хоровод, поющий тихую песню, и тут же излились в сторону четвертого, последнего столба черного пламени уходящей жизни.

«Ох… как же это… больно и в то же время настолько сладостно… — Вцепившись в уже не ощущаемую шершавость дерева всеми конечностями и прижавшись всем телом, Линн сотрясалась в сладостных конвульсиях, пронизывавших все существо. — … Ох, боги, так хорошо мне даже с Карлосом не было… только бы удержаться!» И все же матово-черная дорожка соединила Линн, постепенно приходящую в себя, с чернокнижником.

Мир, доселе мутный и невыразительный, озарился неярким светом, подрагивающим, исходящим не от солнца или других источников света, а от всего, что этот мир составляет. От четверых появившихся из столбов пламени волшебников. От розовато мерцающего дуновения ветра и от тумана нежно-персикового цвета. Свет исходил даже от золотисто-оранжевого муравья, что деловито тащил свою ношу по щеке Линн, не обращая никакого внимания на чудачества двуногих великанов.

Только лишь сама она, вцепившаяся в ствол дерева как в последнюю опору и надежду, оставалась темной и пустой — словно заброшенный дом. Но постепенно и в ней родился свет — резкий, беспощадный и синий. Столь чисто синий, какого и не бывает в природе. И свет этот мало-помалу наполнял ее, словно его наливали в кувшин с высоким горлом. Дойдя до звенящей какой-то пустотой головы, синева поколыхалась немного в сомнении — и наконец излилась несколькими тонкими лучами наружу. Самый сильный из лучей, хоть и толщиной не больше вязальной спицы тетушки Фло, пронизывал мир с легкостью просто необыкновенной и указал в прибрежный гранит утесов далекого островка.