– Проводить? – сказал я.

– Нет.

– Дорогу помнишь?

– Да.

– Спички оставишь?

– Отсыпь десяток, – сказала она.

Я отсыпал восемь штук, я это точно помню; вернул ей ее коробок:

– Спасибо.

– Не за что.

Она сошла с крыльца, я закрыл дверь, вбежал в свою комнату, чтобы увидеть, как она идет мимо окна, потом прошел в гостиную и на веранду. Она шла к калитке. Я громко открыл стеклянную дверь веранды.

Она не обернулась.

Просунула руку, закрыла за собой щеколду.

Несколько минут я всерьез хотел всё бросить и пойти странником по Руси.

Но только несколько минут.

восемь спичек. невиданная в истории общность людей

В 1980-м примерно году я разговаривал по телефону с одной девушкой.

Она жаловалась на жизнь.

Я уж не помню, почему именно мне.

Но по телефону. Мы с ней ни разу не виделись.

Какой-то чисто деловой разговор. О публикациях.

Однако разговорились.

Девушка рассказала, что она из маленького городка, из рабочей семьи. С трудом, с третьего раза поступила в университет, отлично училась, получила красный диплом. Но самое желанное распределение – в какой-то там знаменитый НИИ – получила не она, а какая-то дочка. Добро бы дочка академика, а то какого-то режиссера.

– Правда, – честно добавила она, – у этой кралечки тоже был красный диплом.

– Ну вот, – вздохнул я, – значит, у вас были равные права.

– Как это равные? – возмутилась она. – У нас государство рабочих и крестьян!

– Увы, нет, – сказал я.

– Как это нет? – она чуть не закричала.

– Очень просто, – сказал я. – Откройте Конституцию. С 1977 года мы с вами живем в общенародном социалистическом государстве.

– Тьфу! – сказала она и бросила трубку.

восемь спичек: молитва святой Барбаре Картленд

Лора завороженно смотрела, как бриллианты его запонок искристо посверкивают, нежно позванивая о граненый хрусталь изящного бокала, в котором ласково шипело шампанское «Дом Периньон».

Теперь она знала, что всё это – и каминная с картинами старых мастеров в лепных рамах, и эта виднеющаяся в широкие стеклянные двери гостиная с тяжелыми кожаными диванами и персидскими коврами, и вся эта вилла в пять спален и шесть туалетов, не считая холла, столовой и бильярдной, вилла, которая стояла на поросшей соснами скале в уединенной бухте Бискайского залива, и маняще-блестящая ручка сейфа в кабинете Джорджа, да и сам Джордж, такой моложавый и подтянутый в свои сорок четыре, – всё это теперь принадлежит ей, Лоре Роули, скромной секретарше.

Ее родители, простые люди – папа-кочегар и мама-продавщица, – трудились не покладая рук, чтобы дать своей дочери хоть какое-нибудь скромное образование… и вот теперь их мечта, ее мечта сбылась!

Джордж завороженно смотрел, как волна золотых волос Лоры упала на ее смуглые гладкие юные чистые плечи; ее большие агатовые глаза из-под пушистых ресниц глядели на него робко, но вместе с тем смело, невинно, но вместе с тем страстно, обещая упоение наслаждениями медового месяца и тихие утехи супружества, ни с чем не сравнимое чувство – быть рядом с прекрасной женщиной, верной женой и нежной матерью их будущих детей.

Теперь он знал, что всё это… ах, это пятнышко над левой лопаткой, малютка Лора не видела его, а если и видела, то считала это досадным дефектом своей прекрасной кожи, но Джордж заметил это в первый же день ее работы в его офисе, и, когда она склонилась над бумагами, тайком поглядел в лупу, и увидел треугольник, вписанный в круг, и свастику посредине, и навел необходимые справки – это значило, что скромная Лора Роули, дочь кочегара и продавщицы, на самом деле была дочерью последнего из Великих Владык Белуджистана, наследницей золотых и алмазных копей, нефтяных скважин, озер, водопадов и морских портов, – и всё это теперь принадлежит ему, Джорджу Рипли, успешному, процветающему, богатому, но, в сущности, простому брокеру.

Его родители, папа – финансовый директор «Bloomsley», и мама – сочинительница гламурных некрологов в «Saturday Post», на последние деньги отправили его учиться в Wharton… и вот теперь их мечта, его мечта сбылась!

Их губы соединились в первом прикосновении.

– Я счастлива, Джордж! Неужели ты – мой? – прошептала она.

– Я счастлив, Лора! Я твой навсегда! – прошептал он.

восемь спичек. de fontibus[15]

Однако хочется рассказать, как оно на самом деле было.

Итак.

На дачу мы приехали с моим другом Андрюшей, и это была его девушка.

Мы приехали ко мне, потому что у меня в эти дни не было родителей на даче, а у него дача всегда была полна народу.

Я был без своей девушки, потому что у меня послезавтра был экзамен. Я вообще не хотел ехать, мне надо было заниматься. Но Андрей уговорил. «Да мы на такси поедем туда и обратно, позанимаешься на свежем воздухе, даже лучше!»

Я согласился, поскольку был ему обязан немалым количеством сходных одолжений, но в Москве. Мои родители чаще бывали в городе, а Андрюшины – на даче; это давало нам оперативный простор.

Конечно, сначала я сказал: «Да, бери ключи, и езжайте».

Но он возразил: «Сторож увидит: свет горит. Позвонит в Москву: „Алла Васильевна, у вас в даче кто-то есть!“ или того пуще: „Там в доме какой-то мужик с бабой!“ Она скажет: „Вызывайте милицию!“ Да и сама примчится. Приятно будет? Хорошо еще, – продолжал Андрюша, – ты в этот момент будешь дома, сможешь маме всё объяснить. А если нет? То-то же!»

Резонно.

Короче, приехали.

Он пошел к себе на дачу, объявиться.

Тут свой смех. В таких случаях он говорил родителям: «Денис тоже приехал на дачу и боится ночевать один. Я буду у него ночевать, ладно?» Конечно, его мама и папа всё понимали. Но не подавали виду. И даже передавали мне какие-то гостинцы, печенье и конфеты.

Вот он пошел к себе.

А мы с этой девушкой остались. Она: «Ну, покажи хоть дом». Я показал. Дальше тот же диалог, что в рассказе. Только без обещания зайти к Андрюше.

Она мне говорит очень зло и раздраженно: «Ну, вы даете, мальчики. Такой домина и еще, понимаешь, самый бедный! Куда я попала, елки-палки?!» Долго и громко возмущалась.