Но что-то стало иначе. Что-то изменилось.

Его запах. Вот что изменилось. Его запах.

От Мэла пахло… пахло ею. Новой. Не сексом, ничего такого, но он был весь пропитан ее запахом, словно Нова проникла в каждую частицу его тела. Он пах ею. Это Нова постоянно разглагольствовала об аурах и энергетических полях, о том, как общение с человеком может изменить твой энергетический баланс, а значит, и настроение. Вот почему мы так остро реагируем на некоторых людей — в хорошем или плохом смысле. Вот почему ты будто светишься изнутри, когда впервые влюбляешься. Нова пыталась научить меня считывать ауры людей, смотреть на них, не пользуясь зрением, проникать в их чувства, понимать, что они делают на самом деле и как это влияет на тебя. Мне такое никогда не удавалось — в сущности, все это была полнейшая чушь, но, конечно же, Нове я об этом не сказала.

А теперь я ее поняла. В полумраке кухни мне пригодился каждый урок, который она мне преподала. От Мэла пахло Новой. Она будто окружала его. Она была в нем. Нова. Нова. Нова. Женщина, которая вынашивает его ребенка. Женщина, способная на то, на что не способна я.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? — вдруг повернулся ко мне Мэл.

Будто острый невидимый нож проткнул мое сердце. Мэл не сказал: «Я люблю тебя». Он задал вопрос. Вопрос, который не стоило задавать. Конечно же, я знала это. Мы не были бы вместе, если бы я не знала. А сейчас этот вопрос был похож на преамбулу к разрыву. Мэл скажет мне, что бросает меня: «Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? Но она вынашивает моего ребенка. Я всегда хотел именно ее». Вот что он скажет.

— Что случилось? — Мой голос дрожал.

Мэл протянул руку, заключил меня в объятия, прижал к себе — так крепко, что я почувствовала, как пуговицы его пиджака царапают мне кожу сквозь ночнушку. Через пару секунд я поняла, что Мэл расстегивает ремень и змейку на джинсах.

Он повалил меня на пол.

Мы не делали такого уже целую вечность. Да и зачем, если у нас есть три прекрасные спальни наверху? И удобное кресло в соседней комнате. У нас даже есть толстый пушистый ковер в коридоре, на котором было бы удобнее. Когда мы только купили этот дом, нам нравилось заниматься сексом повсюду. Теперь же это казалось глупым. В особенности, учитывая, что я лежала на холодном линолеуме, и никто не потрудился возбудить меня настолько, чтобы мне было все равно, где мы. Он одарил меня нежным поцелуем… и нам стало уже не до того, чтобы куда-то перебираться…

Я закрыла глаза, изогнулась, стараясь расслабиться. Насладиться тем, чем это было. Моментом страсти. Такое случается у людей, которые только начали встречаться, а супружеские пары жалуются на то, что уже не способны на подобное. И когда появится ребенок, у нас уже не будет шансов заниматься таким.

Но в этот раз Мэл был иным. Я чувствовала это. Мысленно он был где-то в другом месте. Не со мной.

Я открыла глаза и поняла, что Мэл смотрит сквозь меня. Он не видел меня. Он был не со мной. Он был… Я знала, где он был. С кем он был.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, верно? — повторил он.

Мы лежали на линолеуме, глядя в потолок и ожидая, когда же наше дыхание успокоится.

Я ничего не сказала. Я чувствовала, как невидимый нож проворачивается в моем сердце.

Мэл повернулся на бок. Его рубашка помялась, джинсы все еще были расстегнуты.

— Верно? — повторил он, убирая прядку волос с моего лба.

Я могла бы сказать ему, что я обо всем знаю.

Что я видела выражение его лица.

Что я чувствовала на нем ее запах.

Что я знала, что он вновь влюбился в нее.

Но я ничего не сказала.

Я повернулась и заглянула ему в глаза.

— Конечно. Конечно, знаю.

Я устала, но не могла закрыть глаза и уснуть.

Я прокручивала в голове, что мы сказали, что узнал Мэл, что узнала я. И как мы, столь близкие друг другу люди, могли упустить то, что было очевидно для всех остальных?

Мэл ушел — ошеломленный, раздавленный. А я забралась в постель, не раздеваясь. Я так устала, что не могла переодеться. Теперь же я пыталась уснуть.

«ПИИП-ПИИП. ПИИП-ПИИП», — пропищал мобильный на прикроватном столике.

Не включая свет, я потянулась за телефоном и открыла сообщение, уже зная, от кого оно.

«Доброй ночи, радость моя».

Теперь все закончилось.

Мы больше никогда не заговорим об этом. Я рожу ребенка, уеду в кругосветное путешествие, а Мэл и Стефани будут растить малыша. И мы с Мэлом больше никогда не заговорим об этом. Мы похороним эти слова.

Я захлопнула телефон, сунула его под подушку и сжала в кулаке, будто драгоценное сокровище, которое нашла, но должна была вернуть законному владельцу. Утром я удалю это сообщение. Утром, когда будет светло, я верну сокровище законному владельцу. Но сейчас я буду хвататься за мысль о том, что Мэл впервые в жизни назвал меня «радость моя».

Намного сложнее искать доказательства измены, если эта измена не телесная.

Тут нет ни предательских следов от губной помады на воротнике, ни запаха ее духов, ни необъяснимого отсутствия, ни внезапного желания казаться привлекательнее. Если ты изменяешь сердцем и рассудком, это намного легче скрыть. И намного сложнее увидеть.

Я начала следить за Мэлом, выбирать моменты, когда он погружается в раздумья. Тогда я спрашивала его о Нове и ребенке и смотрела, не покраснеет ли он. Не промелькнет ли на его лице выражение вины.

Иногда такое случалось, и я понимала, о чем он думал. Бывало и такое, что Мэл не выглядел виноватым. Значит, он не был в тот момент в мыслях с Новой.

Занимаясь любовью, я не закрывала глаза, выжидая момент, когда взгляд Мэла стекленел. Когда Мэл думал о другой женщине. Он возвращался ко мне, он кончал, думая обо мне, но я замечала, когда Мэл отвлекался, думая о Нове.

От нее я узнала, что что-то случилось. Это было написано на ее лице, когда она открыла мне дверь. Это произошло через два дня после того случая в кухне. Нова улыбнулась мне, сказала, что рада меня видеть, — все было как всегда. Но теперь я научилась видеть души людей, видеть, не используя зрение. И я почувствовала, что ее аура изменилась. От Новы не пахло Мэлом, но она была пропитана чувством вины.

— С тобой все в порядке? — спросила я, когда Нову уже в третий раз за час вырвало.

— Да. — Нова заправила волосы за уши и опустилась на диван напротив меня.

Судя по виду, с ней явно не все было в порядке. Она осунулась, побледнела.

— Помнишь, я говорила, что это не утренняя тошнота, а когда-бы-ей-ни-заблагорассудится-тошнота?