— Я хочу знать, удалось ли хоть что-то выяснить. Хоть что-то о тех, кто это сделал.

Эсмира осталась за дверями общего зала, но ее взгляд до сих пор пламенел на мне ожогом.

— Ничего. Исполнитель мертв, а те, кто хотел избавиться от моей девочки…

Мэррис осеклась, а я замерла. Ее глаза сверкнули, она развернулась и быстрым шагом направилась к выходу. Я же, вопреки всему, снова бросилась за ней. Теперь, чтобы ее остановить, пришлось перехватить распорядительницу за руку.

— Мэррис, ты…

— Она моя дочь, да, — тяжело дыша, Мэррис вырвалась и отступила на несколько шагов.

Дочь.

Небо!

Значит, когда Мэррис говорила о том, что сама была в такой ситуации… когда хотела избавиться от ребенка…

— Они общались с помощью магии. Толкнувший ее мерзавец и тот, кто за всем этим стоит. В его вещах нашли выгоревший перстень, который помогал им держать связь.

Связующая магия.

Впервые ее использовали шаманы-пустынники, положившие начало расе иртханов. Им приходилось уходить на большие расстояния, чтобы осваивать новые земли и строить города на поверхности, их сила была настолько велика, что они использовали воздушные потоки, чтобы слышать друг друга. Нет, говорить с Мэррис, как мы сейчас, они не могли, это была односторонняя связь, но чтобы передать информацию, ее вполне хватало.

Принцип работы, о котором мне рассказывал отец, заключался в том, что в какую-то вещь вкладывалась частица огня иртхана, совсем как в таэрран. Она работала круглосуточно, то есть все, что говорилось рядом с насыщенной огнем вещью, передавалось тому, кто должен это услышать, достаточно было заранее договориться о времени сообщений. Поскольку в те времена все иртханы были очень сильны, эта связь какое-то время поддерживалась за счет мощи магии, а потом разрушалась. Либо ее разрушали нарочно.

— Удовлетворила свое любопытство, Теарин? — В голосе Мэррис снова звучала ярость.

— Я не желаю твоей дочери зла, — отрезала жестко. — И я ничем не заслужила твоей резкости.

— Ничем. Кроме того, что лишила ее радости будущего материнства, девяти месяцев счастья рядом с тем, кто стал ее жизнью.

— Не ты ли предупреждала меня быть осторожнее рядом с ней? — спросила, сложив на груди руки. — Когда я только появилась среди наложниц?

Лицо Мэррис исказилось, словно от боли.

— Я волновалась не за тебя. Ибри импульсивна и вполне способна наделать глупостей. — Она горько усмехнулась. — Но даже все, что я делаю, все, на что готова ради нее, не способно ее защитить.

Она быстро направилась к ближайшей арке и скрылась за ней, но на этот раз я догонять не стала. Еще некоторое время смотрела ей вслед, а потом развернулась и направилась к обеденному залу.

Туда, где меня дожидались нэри.

Приемы, на которых мы обязаны присутствовать и делать вид, что вместе с остальными подданными Даармарха веселимся и развлекаемся, стали обыденностью. Так же как фальшивые улыбки, которыми девушки награждают соперниц-претенденток, выходящих под руку с местаром. Я не улыбаюсь, потому что у меня нет ни сил, ни желания участвовать в этом фарсе.

Джеавир сказала, что хочет оказаться хотя бы второй, и сейчас, стоя рядом с Витхаром и приветствуя гостей одного за другим, она выглядит правительницей. Это не черное пламя Эсмиры, способное выжечь дотла и оставить одни лишь угли, это мягкая, но несокрушимая мощь уверенности в себе и своих силах. Еще в обед она сходила с ума от волнения, но сейчас собранна и на первый взгляд даже расслаблена.

Ее платье тоже роскошно: черное сверху, к подолу оно разогревается сквозь бронзу Даармарха до насыщенного темно-красного. Напоминая всем, что, несмотря на видимую мягкость, в этой женщине сокрыта глубокая сила пламени.

Мне надо радоваться за подругу, но я не могу. Кажется, что после случившегося с Ибри и разговора с Мэррис, я пересекла какую-то невидимую черту, за которой не осталось сил притворяться и держаться. Я повторяю себе, что должна быть сильной ради себя и Сарра, ради моего будущего ребенка, но это больше не помогает. В голове постоянно крутятся слова распорядительницы о любви. О том, что мне неведомо это чувство.

К сожалению, она ошибается, потому что оно сейчас выжигает меня изнутри. Крушит все мои внутренние устои, все принципы и все табу. Там, где любовь, нет места условиям и причинам, нет места правилам или логике.

— Мам, ты любишь папу, потому что он сильный? — спросила я как-то.

— Разумеется, нет.

— А за что?

— Любят не за что-то, — говорит она, усаживая меня на колени. — А просто так.

— Просто так?

— Тебя я люблю просто за то, что ты у меня есть.

— А я думала, потому что я твоя дочка, — говорю серьезно.

Мама улыбается.

— Ты моя дочка, и я тебя люблю. Однажды мы с папой пригласили тебя в этот мир, и ты пришла.

Все это как-то странно и слишком сложно, поэтому я спрашиваю снова:

— Но если бы папа не был сильным, ты бы так же его любила?

— Все мы когда-то теряем силу, Теарин. Мы стареем, становимся немощными, любое, даже самое яркое пламя может угаснуть, но не любовь. Именно она дает нам силу, которую не может отнять никто.

Сейчас я в этом сомневаюсь, потому что никогда не чувствовала себя такой слабой. Никогда не испытывала столь сильного желания укрыться в руках Витхара и обо всем ему рассказать. Пусть даже потом отбор для меня закончится, но… пример Ибри стоит у меня перед глазами слишком отчетливо, чтобы я могла позволить себе эту маленькую слабость.

— Все это слишком утомительно, согласен. — Голос Флангеррманского возвращает меня в реальность. Когда он успел подойти? Я даже не заметила, рассматривая улыбку Джеавир, ее ладонь, лежащую на сгибе локтя Витхара. — Один прием за другим, мне уже начинает казаться, что я в увеселительном доме.

Эта встреча более чем неожиданна, во время приемов, которые устраивали предыдущие претендентки, Флангеррманский ко мне не приближался, и сейчас не вижу смысла нарушать эту традицию.

Собираюсь отойти, но он делает шаг вперед, преграждая мне путь.

— Я хочу попросить прощения, Теарин. Я вел себя недостойно.

— Не будем возвращаться к этому разговору.

— И все же мне хотелось бы сказать это вам. — Ледяной пытается поймать мой взгляд, который я не отрываю от подруги. — Потому что после вашего приема я уезжаю.

— Уезжаете? — Теперь мне приходится на него посмотреть, и вовсе не потому, что этого требует этикет.

— Да, я собирался уехать сразу. — Янгеррд смотрит на меня. — Но решил дождаться вашего вечера. Уверен, вы приготовили нечто восхитительное.

— Не уверена, что вы не будете разочарованы. До меня у вас была прекрасная возможность восхититься несколько раз.