стараясь скрыться во тьме, и расстояние казалось уже слишком большим. Бог или Дьявол направлял мою руку и даровал небывалую меткость глазу, но так или иначе — пуля настигла врага. Одним выстрелом я ссадил вождя с лошади. Всё было кончено.

***

Я не видел больше Иаго и никогда не вернулся в Сан-Мигель. Из города я уезжал, чтобы умереть, и раз уж остался жив — то волею Небес или Ада, но это означало начало новой жизни.

В те годы мне не был знаком каталанский язык, но теперь понимаю куда больше. Llum — так они называют lampara, лампу или светильник по-нашему. А тыква, calabaza по-испански — для каталонцев carbassa. Что до имени «Иаго», имени самого Иакова Компостельского, святого патрона Испании — то Джеком его и назвали бы в тех местах, о которых каталонец рассказывал. Не мне, пожалуй, рассуждать об этом мрачном символизме. Не мне судить, кем был Иаго Карвасса и почему он решил прийти на помощь.

Обо всём этом я узнал уже в Испании: на истинной родине, которой прежде не видел. Милая Испания приняла своего любящего сына тепло и радушно. Рауль Морено навсегда покинул Новый Свет и посвятил себя службе в королевском флоте на Средиземном море. Франсиско Писарро когда-то жал руку моему отцу, а мою руку жал сам маркиз Санта-Крус, величайший наш флотоводец — я горжусь этим.

В Кадисе, где мы отдыхали после жарких боёв с берберскими пиратами, пять лет спустя повстречал я новую женщину: испанку, но с такими же дивными чёрными глазами. Милостью Господа для каждого из нас существует не только один человек.

Я ничего не рассказывал ей об этой истории.

Дневник Рауля Морено. 28 мая 1588 года, Лиссабон

Теперь мой последний долг уплачен. И прежде чем Непобедимая Армада отправится к английскому берегу, остаётся признаться только в одном. Перед каждым боем ищу я меж испанских солдат и матросов одного человека: Иаго. Почему-то я верю, что он всегда среди нас. И уж если Господь вдруг не дарует победы или спасения, то протянется рука помощи с другой стороны.

Я не знаю, что ждёт эскадру, и не ведаю, что уготовано самому мне. Быть может, я доберусь до тех мест, где Иаго встретил людей, вырезающих лица на тыквах? Как знать, не суждён ли мне его путь? После случившегося памятной ночью — не в долгу ли я перед тем, кого негоже поминать?

Наше будущее сокрыто в тумане, что стелется над водой. И наше прошлое растворяется в нём же.

Тьма, пришедшая со Средиземного моря

Год едва-едва перевалил на середину, а лето в окрестностях Неаполя обыкновенно бывает жарким, что способствует всяческой праздности. К тому же времена сделались довольно спокойными: конфликт между Францией и Испанией, оспаривавшими лакомые апеннинские земли, притих. Итальянские войны начались ещё в XV веке, а теперь уже недалеко было до середины шестнадцатого.

Прибрежный городок Ланченцо в эти дни спал мирно. Если под покровом темноты и происходило нечто будоражащее, то это никак не противоречило нормальному укладу жизни: ну, чего не бывает в летнюю ночь?

Как оказалось, бывает в летнюю ночь очень многое. Даже такое, что не каждый представит себе в трезвом рассудке. Но ночи предшествует вечер, и пока ещё никто в Ланченцо не подозревал о грядущих страшных событиях. Пусть и оставалось до них каких-то несколько часов.

Бурная жизнь тут обычно начиналась именно на закате, когда наконец-то спадала жара. Трещали цикады, в воздухе явственно ощущались запахи цветов и фруктовых деревьев. Возблагодари Господа за то, что прожил ещё один день, и скорее наливай!

По спускающейся с вершины холма улочке, мощёной очень крупными камнями, без особой спешки шли двое. Тихое место. Улица почти не освещалась, а звуки музыки и нетрезвых песнопений доносились издалека. Что до единственных людей здесь, то даже по едва различимым в ночи силуэтам легко было догадаться: это испанский военный и некий юноша.

Капитан Иньиго Хуан де Родомонте-и-Алава вышагивал важно. Одет он был, что обычно для испанцев, в чёрное; плечи покрывал красиво расшитый плащ. Правда, в нескольких местах этот самый плащ имел крупные заплаты, а нижний его край был безнадёжно чем-то запачкан. Но кого это смущало? Уж точно не самого Родомонте! Он шёл, гордо задрав голову; над шляпой покачивались два слегка облезлых пера, усы капитана были лихо закручены, борода — пострижена идеально ровным клинышком. Офицер благоухал чем-то диковинным, а левую руку держал на рукояти меча.

В другой руке у капитана была закупоренная бутылка вина. Он имел вид человека, бесконечно уверенного в себе и пребывающего в волнующем ожидании чего-то необыкновенного.

— Знай, Джузеппе: сам король Карлос предлагал в награду за подвиги, которые совершил я на полях бесчисленных сражений, титул гранда и имение подле Толедо! Но я отвечал отказом, ибо убеждён, что всё ещё не совершил достаточно героических свершений: без истинной славы мне в Кастилии не житьё!

Спутник капитана еле заметно хмыкнул. На Родомонте он смотрел с искренним уважением, но беспредельное бахвальство иной раз становилось откровенно комичным.

Джузеппе был худощав и по-юношески нескладен. Его смуглое лицо несло отчётливый след благородного происхождения, и пострижен он был хорошим цирюльником, по самой последней неаполитанской моде. За спиной у юноши болталась шестиструнная виуэла, но главную ношу составляла довольно длинная лестница.

— Знаю, капитан. — отвечал он. — И именно так вы оказались в Неаполитанской терции, которая…

— …которая вскоре объединит Италию под властью истинного католического короля, после чего настанет черёд султана Сулеймана! А ты, Джузеппе, если будешь служить с честью, удостоишься права подняться на стены Константинополя в первых рядах воинов Священной Лиги! Ты ведь мечтаешь об этом, верно?

— Верно...

— Превосходно! Раз ты преисполнен таким честолюбивым желанием — то живее тащи эту проклятую лестницу!

Лестница была очень тяжёлой, а главное — Джузеппе совершенно не понимал, зачем