– другое, – помолчав, все-таки ответил Хунсаг. – Двадцать лет назад я привел ее сюда как «мясо». Вернее, как молодую, взращенную на свежем воздухе, матку, которая должна была рожать для меня, пока не иссякнет. Но она и родить не смогла, и «мясом» не стала. Я разглядел в ней Силу – природную, грубоватую, неотесанную, но все-таки зачем-то ей данную. Я обучал ее и научил многому. В ней много воли, но и страстей тоже много. За прошедшие двадцать лет – двадцать драгоценных лет рядом с таким человеком, как я, – она так и не смогла изжить пошлейших мещанских привычек. Лада ревнует меня, как простая крестьянка, а ведь я хотел Бодхисатву в ней вырастить. Но любовь ко мне – не высшая, настоящая, а человеческая, на страстях замешанная, – и желание соответствовать, как следствие этой любви, сделало ее выше воинов. Я считаю ее кем-то вроде жреца. Будь Лада умнее и восприимчивее, я бы сделал ее преемником.

– А так… преемником буду я? – Голос у Даши сорвался.

Девочка не могла разобраться в том, что чувствует. Все дни плена в лесной деревне ей казалось, что больше всего на свете ей хочется вернуться домой и снова быть рядом с мамой, по воскресеньям обедать у бабушки, ходить в школу и дружить с теми, с кем она привыкла дружить. Но почему-то рядом с Хунсагом, при звуках его голоса все то, чем она жила раньше, виделось несущественным. Даша как будто бы видела в его глазах Вечность и ощущала себя ничтожной, неважной и маленькой. И все к себе прилагающееся таким же. Если бы ее спросили напрямую – хочет ли она остаться в лесу, стать ученицей Хунсага, а в далеком будущем – им самим, Даша ответила бы «нет», и это было бы честно. Но она не могла не заметить и другое чувство, которое забралось в ее сердце, как крошечный неприметный червячок забирается в сочное яблоко, чтобы впоследствии рыть ходы, укрепляя позиции. Девочка привыкла считать себя обычной – просто хорошистка с русыми косичками, каких в любом городе сотни, – и вдруг столкнулась с тем, что ее считают особенной. Да еще кто считает – человек, которого все боятся, уважают и чуть ли не почитают как грозное божество.

В прошлом году Даше вздумалось стать актрисой – тривиальная девичья мечта! – и она отправилась на просмотр в театральный кружок при районном ДК. Отрепетировала пару басен и по совету мамы стихотворение Давида Самойлова «Аленушка», которое ей самой казалось непонятным и простым, а маму заставляло подходить к окну и грустно смотреть вдаль. Дома, перед зеркалом, Даша казалась себе примой, но на старенькой сцене вдруг растерялась, говорила тихо и сбивчиво и перепутала две строки. В списке зачисленных ее фамилии не оказалось, и несколько недель девочка хандрила, потому что услышала первое в своей жизни «нет». Впервые она поняла, что не все мечты сбываются.

Почему-то сейчас, в тихом, пропахшем травами домике ей об этом вспомнилось. Ее не приняли в кружок заштатного дома культуры, посчитав недостойной? Видели бы те люди, как человек с глазами-молниями говорит ей, что она особенная, что у нее есть какая-то неведомая Сила…

Хунсаг вдруг почему-то рассмеялся – коротко и суховато.

– Не советовал бы тебе лелеять гордыню. Моим преемником любой захочет стать. Способности у тебя есть, но это не значит, что ты сможешь ими воспользоваться. У меня есть дети, и их я тоже учу, с первых дней жизни. Сейчас их тут осталось семеро.

Слово «осталось» полоснуло по сердцу, но Даша отогнала его прочь, как надоедливого комара.

– Дети Веры? – догадалась она.

– И не только. До нее здесь жила другая «матка». И это была моя ошибка. Почему-то я посчитал, что маткой может быть любая женщина, которая мне понравится и окажется здоровой. Первая была хороша, как богиня, но груба, как боцман. Ее энергия была черной, нефильтрованной. И дети ее получились земными, глупыми.

– В смысле – ваши дети? – уточнила Даша.

– Мои дети – только те, в ком есть хотя бы часть моей Силы, – мягко уточнил Хунсаг.

– И что же стало… с детьми той женщины?

– Скажем так: их здесь больше нет. Вернее, остались двое. Они хотя бы не безнадежны и когда-нибудь будут «батарейками».

От всей этой информации у Даши помутнело в голове. Хотя, возможно, не обошлось и без действия травяного коктейля, которым ее напоил Хунсаг, голос которого спустился до бархатного полушепота. Но самым странным было то, что ей совсем перестало быть страшно, несмотря на то, что она услышала. Наоборот, вдруг появилось чувство защищенности, как будто ей на шею повесили волшебный амулет. Такое же чувство у нее раньше появлялось, когда рядом была мать.

Рожденная с редким геном независимости, Даша все же всегда оставалась «маминой дочкой». Мама, с ее пышными разноцветными юбками, шелковыми халатами, бутылкой коньяка в прикроватной тумбочке, ароматическими сандаловыми свечками, депрессиями, которые делали ее красивой и одухотворенной, с запахом леса и персиков, с загадочными фиалковыми глазами, была Дашиной крепостью. Такая нежная и неприспособленная к миру, Ангелина превратилась в гранитную гору для своей дочери, и та всегда это чувствовала. Мать была всем миром для Даши, и девочка никогда не ощущала тоски по несуществующему отцу, о котором она решилась спросить всего однажды и полностью удовлетворилась лаконичным ответом: «Он умер».

Здесь, в лесу, Даша тосковала по матери отчаянно и горько. Окруженная незнакомыми запахами и звуками, пленница часами не могла уснуть. Ей представлялось, как мама наклоняется, чтобы привычно поцеловать ее на ночь, и она ощущает щекотное прикосновение ее волос и аромат ее любимых духов «Мицуко». Подсознание настолько объемно рисовало мамин образ, что, очнувшись от морока, девочка принималась плакать, покрепче закусив угол грубого одеяла, чтобы не привлекать внимание Лады.

Да, Даша тосковала – но только не в те минуты, когда рядом находился Хунсаг.

– Вера – тоже матка, – продолжал тот. – Но она уже пуста, изношена. Это знаю я, знает она сама и даже лес, который нас окружает. Иначе лес не привел бы новую.

– Вы имеете в виду девушку, которую приволокли сегодня ночью?

– Я знал, что ты подсматриваешь, – усмехнулся Хунсаг. – Хорошо, что у тебя хватает характера не отрицать. Да, ты права. Веры здесь скоро не будет. В новолуние она уйдет.

Перед словом «уйдет» Хунсаг помедлил всего мгновение, но и его хватило, чтобы Даша поняла, куда и в какой форме будет отправлена пленница. И первым ее порывом было дождаться окончания разговора, броситься к Вере, упасть на четвереньки перед ее окошком, как она делала много раз, и предупредить. И вместе с ней что-нибудь придумать. Но первую, спонтанную, мысль быстро потеснила вторая, родившаяся будто бы не в ее,