* * *

— Проклятье, ты что, собираешься проспать весь день? Я думал, я тут избитый, но твоя голова похожа на гнилую тыкву. Пора убираться отсюда.

— Ты не можешь говорить потише? У меня голова болит.

С какой стати я говорю сам с собой, когда все, чего мне хочется, — это не просыпаться?

— Дай кому-нибудь сломать тебе пару-тройку ребер. Или получи сапогом в живот. Мигом забудешь про свою голову.

Я все еще сидел, откинувшись на пыточный столб, обняв себя окровавленными, истерзанными руками. Выглядел полумертвым. Но как я мог это видеть? И почему в то же самое время грязный каменный пол так зверски давил мне на лицо?

Я быстро сел, не обращая внимания на боль, которая казалась такой ничтожной в сравнении с тем, что я испытывал прежде.

Это Паоло сидел, прислонившись к столбу. Где-то среди месива, в которое было превращено его лицо, безошибочно угадывалась кривая усмешка, не виданная мною с тех пор, как мы выехали из Виндама.

— Пора бы перестать за тобой таскаться. Так и убиться недолго.

— Это ты, — выдохнул я, по-дурацки разинув рот. — А я… Ох, будь оно все проклято, должно быть, это мне приснилось. Никогда больше не засну.

Казалось, на голову мне рухнула гора. Но, по крайней мере, это была моя собственная голова, и к ней прилагались мои собственные руки и ноги.

— Не-а, не приснилось. — Его улыбка угасла, но гнева, который должен был прийти ей на смену, так и не последовало.

«Не сон…»

Он должен быть взбешен… преисполнен омерзения. Он должен чувствовать себя оскверненным — но вместо этого он просто сидел и смотрел на меня, в ожидании объяснений. Меня замутило.

— Прости. Не знаю, как я… Я не собирался… Клянусь.

— Не собирался? Я-то думал, ты колдовал именно затем, чтобы сохранить мою шкуру целой. Драной, конечно, но не на куски же.

Смех вырвался из его глотки больше похожим на хриплый кашель.

— Конечно, я хотел помочь. Но не так… не овладевая тобой. Ни за что. Я не знал, что могу. Не теперь. Только когда я был лордом. Когда у меня была сила и я делал это нарочно, человек после всегда умирал. Я не знаю, как это произошло. Я просто хотел помочь.

Это звучало так по-детски, жалким оправданием за недопустимый проступок.

— Ты мне жизнь спас. Я был уже покойником. Я хотел умереть.

— Это злые чары. Я мог убить тебя.

Я все еще не понимал, как ему удалось выжить.

— Не спорю, было страшновато. Повторять я бы не хотел… даже говорить об этом и то не хочется. Не сейчас. Да, и еще одно… — Он кивнул в сторону мертвых охранителей. — Я б не хотел, чтоб ты когда-нибудь так на меня сердился.

— Нет времени разбираться с этим сейчас. Надо бы перебраться куда-нибудь, где я смог бы о тебе позаботиться.

Не знаю, как долго я провалялся в беспамятстве, а Паоло не сможет быстро передвигаться. Я это прекрасно осознавал. Я поднялся на ноги и, подойдя к нему, присел рядом, не обращая внимания на то, как накренились и закружились при этом вокруг меня стены.

— Более готовым я в ближайшее время уже не буду.

Он так сильно дрожал, что едва мог говорить. Дыхание вырывалось короткими, натужными всхлипами.

— Не пытайся говорить.

— Не забудь об остальных.

— Остальных?

Паоло махнул рукой на ряды камер.

— Остальных заключенных.

«Небо и земля…»

— Хорошо. Держись. Я скоро вернусь.

Я взял факел и выроненные ключи, а потом пробежал по коридору, отпирая и распахивая каждую дверь. Большая часть камер оказалась пустой. В одной я увидел труп. Он был мертв уже давно, но, думаю, вонять начал еще до этого. У него была чешуя.

В другой камере я нашел обезображенную девушку, которую мы видели в первый день в Пределье. Она сидела на полу посреди камеры, лицом к двери. Я нетерпеливо махнул ей:

— Выходи, ты свободна. Он не шевельнулась.

Я зашел в камеру и протянул ей руку, но она ее не приняла.

— Я должна остаться здесь для наказания. Мы сняли Джоку с его оплота. Они привязали его к стене. — Она обняла собственные колени, слезы катились по ее щекам. — Он был так избит. Истекал кровью. Слуги Стража схватили меня, но добрые одиноки унесли Джоку в безопасное место. Я не хочу, чтоб ему снова было больно. О, Джока…

Она выглядела изможденной, но никто не назвал бы ее слабой. У меня ушла чуть ли не вечность на то, чтобы убедить ее, что, позволяя Стражу наказывать себя, она ничем не помогает своему другу, что Джока наверняка придет за ней и подвергнет себя еще большей опасности.

— Вы поступаете совершенно правильно, — сказал я ей, когда наконец уговорил ее уйти. — Заботьтесь друг о друге. Но будьте осторожны. Не дайте никому вас заметить.

— Я никогда не хотела, чтобы Джоке сделали больно. Я хотела, чтобы ему было хорошо… и быть с ним.

— Все переменится, — заверил ее я. — Я прослежу за этим, прежде чем уйду отсюда. Ты и твой друг имеете право быть вместе — и будете.

Она опустилась на колени и взяла мою руку, прижав ее ко лбу.

— Вы — сама доброта, могущественный король.

Я подтолкнул ее к лестнице и на миг прикрыл глаза, чтобы мир перестал вращаться. Я слишком спешил, чтобы объяснять ей, что я не собираюсь быть их королем.

Последняя камера казалась пустой. Но, уже поворачиваясь, чтобы уйти, я краем глаза уловил смутное шевеление. Крыса, вероятно — если здесь вообще есть эти твари. Но в этой адской дыре было темно, как в бочке дегтя, а факел я забыл, когда провожал девушку-одинока к лестнице, так что я вошел в камеру и сощурился, чтобы лучше видеть.

— Выходи, — произнес я вслух, просто на случай, если это была не крыса. — Ты свободен.

Каменный обломок стукнул меня по разбитой голове. Еще десяток последовал за ним, жаля меня в самые болезненные места.

— Стой! — заорал я. — Ты что, рехнулся? Я пришел освободить тебя!

Я пошарил в темноте, отражая вихрь неумелых ударов, и вытащил пленника на свет. Но едва прижав его к стене, я тут же уронил руки и отступил назад, сбитый с толку.

Чумазая, разъяренная особа передо мной оказалась девушкой примерно моих лет. И хотя ее светлые волосы были всклокочены, а лицо — покрыто грязными разводами, одиноком она не была. У нее не было никаких видимых Уродств, а рваная и перепачканная одежда некогда была белой и атласной. Что еще удивительнее, ее лицо показалось мне смутно знакомым.

Она метнулась в сторону и схватила с подставки с пыточными приспособлениями топор, не спуская с меня глаз.

— Не прикасайся ко мне, ты, грязный подонок! Мой отец отрубит тебе руки. Он вырвет тебе глаза за то, что ты на меня смотрел. И не подумай, что я преувеличиваю.