От своего дедушки Харшоу слышал, что еще раньше появление микробной теории создало точно такую же ситуацию в медицине. Врачи сходили в могилу, называя Пастера лжецом, идиотом, а то и похуже, – и притом даже не пытались самостоятельно проверить данные, явным образом противоречившие их «здравому смыслу».

Судя по всему, Майк наведет больше шороха, чем Пастер и Эйнштейн, вместе взятые. Да, кстати о шорохе…

– Ларри! Где там Ларри?

– Здесь, начальник, – донеслось из динамика. – В мастерской я.

– Авральный пульт у тебя?

– Само собой. Ты же сказал даже спать с ним. Что я и делаю.

– Чеши сюда на полусогнутых и отдай его мне. А ты, Энн, положи его вместе со своим балахоном.

– Сей секунд, начальник, – весело откликнулся Ларри. – А что, уже скоро?

– Ты не болтай, а беги.

Только сейчас Джубал заметил, что Смит так и стоит перед ним, неподвижный, словно статуя. Статуя? Да, что-то такое… Ну конечно же! Микеланджеловский Давид! Полное сходство, вплоть до непропорционально крупных кистей и ступней, серьезного, но притом чувственного лица и длинных, чуть взъерошенных волос.

– У меня, Майк, собственно, все.

– Да, Джубал, – ответил тот, однако не уходил.

– Ты что, сынок, что-нибудь спросить хотел?

– Насчет того, что я видел в этом долбаном ящике. Ты сказал мне: «Но мы с тобой еще поговорим».

– А, вон ты про что, – страдальчески сморщился Джубал, вспомнив фостеритскую передачу. – Хорошо, только никогда не говори «долбаный ящик», это – стереовизор.

– Так это не долбаный ящик? – искренне изумился Майк. – Значит, я неправильно тебя слышал?

– Ну да, ящик, но ты должен называть его «стереовизор».

– Я буду называть его «стереовизор». Но почему, Джубал? Я не вгрокиваюсь.

Харшоу обреченно вздохнул – ну вот, опять за рыбу деньги. Раз за разом в разговорах со Смитом выявляются алогичные черты человеческого поведения, все попытки объяснить их логично не приводят ни к чему, кроме пустой траты времени.

– Я и сам не вгрокиваюсь, – признался он, – только Джилл не нравится выражение «долбаный ящик».

– Хорошо, Джубал, я буду говорить «стереовизор». Если Джилл так больше нравится.

– А теперь расскажи мне, что ты видел и слышал в этом стереовизоре – и что из этого ты грокнул.

Последующий разговор оказался длиннее, невнятнее и путанее обычного. Майк пересказал все увиденное им в стереоящике и все услышанное – вплоть до рекламных вставок. Кроме того, он почти уже закончил энциклопедию, а стало быть прочитал статьи «Религия», «Христианство», «Ислам», «Иудаизм», «Конфуцианство», «Буддизм» и уйму смежного материала. И так и не смог ничего грокнуть.

Мало-помалу Джубал выяснил, что а) Майк не знал, что фостеритская служба – нечто религиозное; б) статьи по религии Майк запомнил, но не понял, а потому отложил все эти сведения до лучших времен, как материал для медитаций; в) смысл термина «религия» Майк представляет себе более чем смутно – хотя и может процитировать девять его определений из полного толкового словаря; г) марсианский язык не содержит ни одного слова и ни единой концепции, которые Майк мог бы соотнести хоть с каким-нибудь из этих девяти определений; д) обычаи, которые Джубал считал марсианскими «религиозными обрядами», таковыми отнюдь не являются, с точки зрения Майка все эти обычаи – нечто простое, естественное, самоочевидное; е) в рамках марсианского языка невозможно провести разделение между «религией», «философией» и «наукой» (в человеческом их понимании), а так как Майк, хотя уже и свободно говорит по-английски, думает все еще по-марсиански, он тоже не способен разделить эти понятия. Все подобные вопросы относились к области «поучений», даваемых «Стариками». Майк никогда не слышал о «сомнениях» и «исследованиях» (еще два понятия, неопределимые по-марсиански); Старики могут ответить на любой вопрос, они всезнающи и непогрешимы, вне зависимости, касается ли вопрос завтрашней погоды или космической телеологии. Майк видел по стереовизору прогноз погоды и счел его посланием местных «Стариков», адресованным воплощенной части рода человеческого. Аналогичным образом представлялись ему и авторы «Британской энциклопедии».

И последнее, с точки зрения Джубала, наихудшее обстоятельство: согласно гроканью Майка, двое людей, о предстоящем развоплощении которых сообщили фостериты, присоединятся к рядам человеческих Стариков. Майк был до крайности возбужден. Верно ли он грокнул? Майк понимал несовершенство своего английского, понимал, что, будучи «всего лишь яйцом», постоянно ошибается. Но вот в этом случае – тут-то он грокнул верно? Он так мечтает встретиться с человеческими Стариками, у него накопилось столько вопросов. Может, это и есть подходящий случай? Или сперва нужно много учиться у братьев по воде, а только потом думать о подобной встрече? А может…

И тут Джубал облегченно – словно школьник, которого спас звонок, – вздохнул: Доркас принесла кофе и бутерброды. Ел он молча, что вполне устраивало Смита; как считают марсиане, во время еды нужно предаваться размышлениям и созерцанию, поэтому шумные беседы за обеденным столом его расстраивали. А Джубал тянул это самое время, пытался размышлять – и крыл себя последними словами. Ну надо же было позволить Майку смотреть этот самый ящик! От религии, ясное дело, никуда не спрячешься, раз уж дернуло поселиться на такой психованной планетке, но только попривыкнуть бы ему сперва ко всем заморочкам человеческого поведения… да и вообще, не с фостеритов же начинать!

Убежденный агностик, Джубал Харшоу считал, что все религии – от анимизма бушменов из пустыни Калахари до наиболее интеллектуальных их разновидностей – друг друга стоят. Однако к некоторым верованиям он относился еще хуже, чем к прочим, а уж Церковь Нового Откровения попросту ненавидел. Наглые претензии фостеритов на обладание высшим знанием, полученным по прямой линии с небес, их агрессивная нетерпимость ко всем прочим религиям, их богослужения, похожие то ли на помесь футбольного матча с предвыборным митингом, то ли на помесь дешевой распродажи с партийным съездом, – все это повергало его в глубокую тоску. Если уж человеку приспичило ходить в церковь – кой черт он не выберет себе что-нибудь такое поприличнее? Ну, скажем, католиков, или Христианскую науку, или квакеров.

Даже если Бог существует (по этому вопросу Джубал придерживался строгого нейтралитета) и желает поклонения (вариант почти невероятный, но полностью отбросить его нельзя – в свете собственного агностицизма), даже и в этом случае невозможно себе представить, чтобы Всемогущий Творец галактик пришел в восторг от крикливой, аляповатой чуши фостеритских богослужений.

И все же, как с грустью признавался себе Джубал, совсем не исключено, что вселенная (точнее, известная ему часть вселенной), возможно, является иллюстрацией закона логического противоречия, в каковом случае может оказаться, что именно фостериты обладают Истиной, всей Истиной и ничем, кроме Истины. Конечно же, Вселенная – местечко еще то, глупое до последнего предела… Но все равно наименее разумное для нее объяснение – это ничего не объясняющий случай, дурацкая выдумка, будто «так уж вышло», что некие абстрактные сущности оказались атомами, которые – «так уж вышло» – взаимодействуют между собой способом, выглядящим как стройная совокупность законов природы, и что «так уж вышло», что некоторые совокупности этих атомов обладают самоосознанием, и «так уж вышло», что за этим столом сидят две такие совокупности – Человек с Марса и лысое старье с бордюром, в котором вынужденно проживает совсем не чувствующий себя стариком Джубал.