— А если бы вы работали конкретно на заинтересованную сторону, — спросил Кернига, — скажем, на греческое правительство, и приехали не украсть маску, а изучить ее?

Дебора старалась передавать разговоры с Попадреусом как можно неопределеннее, но Кернига видел ее уловки насквозь.

— Полагаю, сделала бы все возможное, чтобы установить ее подлинность.

— И как же?

Дебора вздохнула.

— В идеале дала бы осмотреть маску эксперту, хотя, наверное, данные люди могли и сами быть экспертами. Потом я бы отправила ее в лабораторию, где можно провести настоящие анализы.

— Конечно, — заметил Кернига, — если Ричард собирался продать или отдать вещь, он бы заранее доказал покупателю ее подлинность.

— Если бы ее не было сложно перевозить, — ответила Дебора, — и если бы он не хранил ее в тайне. Раз он считал, что маска способна превратить его в мишень для менее добросовестных дельцов, то спрятал ее и говорил ровно столько, чтобы заинтересовать покупателя. В любом случае он не мог просто передать покупателям результаты анализов и ожидать, что они поверят ему на слово. Покупатели захотели бы наблюдать за анализами сами.

— Не понимаю, — заявил Кин. — Если это большая золотая штуковина, то она стоит дорого. Почему так важно, насколько она старая или откуда?

— Потому что, — ответил Кельвин, — дело здесь не в рыночной стоимости. Дело в культурной ценности, в эстетике маски, в исторических ассоциациях, в ее связях с мифами и легендами. Именно это делает ее бесценной.

— Все равно не понимаю, — гордо повторил Кин, словно полагал, что демонстративное невежество делает его более важным и более честным человеком.

— На самом деле никакой разницы между рыночной и культурной ценностью нет, — сказала Дебора. — Золото стоит дорого только потому, что люди решили, что оно им нравится, и потому что оно сравнительно редкое. То же с бриллиантами. В бриллиантах нет ничего существенно более ценного, чем в любом другом редком соединении или элементе, кроме того, что люди решили, что бриллианты им нравятся. То же самое и здесь. Но если золото и бриллианты находят во многих местах, то микенская погребальная маска — уникальна. Таких больше не сделают, а поскольку их ценность невозможно отделить от возраста, личности погребенного и тому подобного, то процесс установления подлинности — решающий.

— И как бы они приступили к этому? — спросил Кернига. — Вы говорили о лабораторных анализах. Это какие? Датировка по углероду?

— Золото нельзя датировать по углероду, — объяснила Дебора. — Этим методом определяют возраст органики. Для золота он не работает, во всяком случае, достоверно.

— Какие еще бывают анализы?

— Никаких, которые были бы достоверны с научной точки зрения без веских доказательств происхождения.

— Так какого черта мы обо всем этом болтаем? — возмутился Кернига.

— Другие материалы в коллекции можно было бы датировать по углероду, — сказала Дебора. — Например, керамику. Мы не знаем, что еще находилось в витрине с маской. Если есть другие предметы, которые предположительно найдены в том же самом месте, их датировка дала бы лучшее представление о подлинности маски.

Дебора не упомянула об одном: единственное, что можно безусловно датировать по углероду, — это любой фрагмент человеческого тела, которое, вероятно, хранилось вместе с маской. Если сам Агамемнон действительно лежал в комнате за книжным шкафом, то радиоуглеродное исследование точно указало бы возраст ткани в пределах примерно ста лет. В прежние времена значительное количество ткани пришлось бы уничтожить в процессе анализа — чего, понятно, археологам совсем не хотелось. Как выразился кто-то из древних, «тот, кто уничтожает вещь, дабы узнать, что это такое, сошел со стези мудрости». Ускоренная масс-спектрометрия все изменила. Теперь лучше финансируемые лаборатории (исследовательская аппаратура стоит миллионы долларов) имеют возможность получить те же результаты по самым крошечным фрагментам проверяемого вещества.

Разумеется, такие лаборатории немногочисленны, и если греки хотели провести подобный анализ в Соединенных Штатах, выбор у них был ограничен. К счастью для них и, подумала Дебора, для нее самой, она-то знала, где находится такая лаборатория. Два часа на машине.

— Вас отвезти домой? — спросил Кернига.

Щекотливый вопрос. Рядом с ним стоял Кельвин, и Дебора заметила, как он быстро отвел глаза. Кернига обогнал его с предложением, а поскольку ее машина стояла на парковке у Темпла (если ее еще не отбуксировали), Дебора не могла придумать причину для отказа.

— Мне перед уходом надо разобраться с бумагами Тони. Потребуется несколько минут.

Посмотреть на Кельвина она не посмела.

— Я могу подождать, — сказал Кернига.

Дебора выдавила улыбку, после чего отвернулась к своему рабочему столу и начала многозначительно перекладывать бумаги.

— Тогда я, наверное, пойду, — сказал Кельвин.

Дебора подняла голову. На секунду их взгляды встретились, и в глазах обоих отразилось молчаливое разочарование.

— Ладно, — ответила она. — Вероятно, увидимся завтра.

Дебора не знала, о чем он думает, на что, возможно, надеялся сегодня вечером, — не была даже уверена, о чем думает или на что надеется сама, — но адвокат явно расстроился из-за профессионального рыцарства Керниги.

— Хорошо. — Он секунду помедлил, словно собирался сказать что-то еще, а когда Кернига повернулся и посмотрел на него, отступил. В звуке закрывшейся за ним двери было что-то окончательное, отчего Деборе захотелось кричать.

— Вы вроде собирались поговорить с уборщицей?

— Верно, — отозвалась Дебора, приходя в себя. — Вернусь, как только смогу.

И, воспользовавшись предлогом, быстро вышла из комнаты. Кельвин был уже почти у двери фойе. Дебора окликнула его, и он резко обернулся. Она вспомнила их первый разговор и как он рассердил ее, назвав томагавк в витрине всего в двадцати футах от места, где он сейчас стоял, оружием варварской культуры. И улыбнулась воспоминанию.

— В чем дело?

— Мне жаль, что я...

Она неопределенно махнула рукой в сторону кабинета.

— Ладно, — ответил он, — пустяки. Увидимся завтра.

— Да. — Дебора внезапно почувствовала себя глупой девчонкой. — Договорились.

Кельвин секунду помедлил, чуть покачиваясь, словно охваченный противоречивыми побуждениями, потом сконфуженно улыбнулся и повернул прочь.

— Завтра, — сказал он.

— Да.

— Буду ждать.

Она смотрела ему вслед, сама не зная, чего сейчас хочет больше.

Тони на кухне выжимала тряпку в раковину. Увидев Дебору, она поспешно подошла, заглянула ей за плечо и захлопнула дверь.