База отдыха Берендей напоминала самую настоящую зимнюю сказку. Морозная тишина звенела в сосновом бору, растворяясь под куполом пронзительно-яркого голубого небосвода. Снег искрился на солнце, слепил, хрустел под ногами. Пушистые белые шапки лежали на зеленых еловых лапах. Воздух пах праздником: мандаринами, шампанским и шоколадными конфетами. Близились долгие пьяные выходные.

Но банкет, организованный в главном зале Берендея, был посвящен отнюдь не Новогоднему торжеству. Цвет отечественной науки сегодня чествовал здесь «широко известного в узких кругах» доктора физико-математических наук, профессора Михаила Анатольевича Белова.

Речь держал профессор кафедры наноматериалов и нанотехнологий Юрий Ильич Шеин. Он, как и всегда, говорил долго, длинно и муторно. Повторялся. Вставлял неуместные шутки и сам же над ними смеялся, нелепо потрясая лохматой седой шевелюрой. И только несокрушимый авторитет Юрия Ильича заставлял коллег по цеху терпеливо ждать, замерев со стаканами в руках. Кто-то зевал, кто-то косился на ароматное, запеченное с грибами и сыром мясо, а поток слов так и не прекращался.

– Мишаня! – очередной раз пробасил Шеин хмельным голосом. – Твое открытие не просто потрясет, оно перевернет научный мир! Это прорыв! Это шаг в будущее! Мишаня… Ты лучший из нас! Так давайте же выпьем за великого ученого, который доказал, что…

Михаил Белов поспешно поднялся, прерывая новый виток затянувшегося тоста:

– Давайте уже выпьем, товарищи! Ура! – и, под одобрительные возгласы опрокинул в рот стопку водки. Сморщился. Подцепил на вилку мелкий юркий корнишон с соседской тарелки и громко захрустел. Взгляд Белова медленно скользил по лицам собравшихся. Деятели науки остервенело накинулись на горячее, словно и не кормили их в пансионате по три раза на дню. Он знал их всех. Всех и каждого. Вот, напротив него, Шеин со своей командой. Дюжина любителей выпить и пожрать за чужой счет. Их можно даже никуда не звать: сами найдут и придут. У них таки прямо чутье на любые пьянки-посиделки. Справа вальяжно потягивает дорогое французское вино профессор Зубров – его, Белова, непосредственный начальник. Вечно хмурый, заросший колючей щетиной Зубров уже сто миллионов лет возглавляет кафедру экспериментальной физики, а также научно-исследовательский центр, который прозвали кузницей открытий. «Зубра» окружает свита – плотное кольцо из сотрудников кафедры. В стороне глупо хихикают аспиранты – банкет только начался, а они уже пьяные в стельку. Мальчишки… А стул по левую руку пуст…

Михаил Анатольевич задумчиво покосился на этот стул и вздрогнул. Всем своим существом, каждой клеточкой, он ощущал незримое присутствие человека, который должен бы там сидеть. Ощущал настолько остро, что на глаза навернулись слезы, а на лбу выступила испарина. Он снова услышал заливистый смех, перед ним блеснули яркие изумрудные глаза под непослушной медной челкой и из глубин памяти всплыли слова, произнесенные срывающимся шепотом. Те самые, последние слова, которые он будет помнить даже лежа на смертном одре: «Миша… я боюсь…».

Белов помрачнел. Налил водки, накрыл рюмку сверху кусочком черного хлеба и громко хлопнул по столу:

– Я предлагаю выпить, – прохрипел он, – но не за меня. Наслушался… Хватит. Спасибо, ребят… – Михаил Анатольевич тяжело вздохнул и продолжил:

– Я предлагаю выпить за незаменимого сотрудника кафедры экспериментальной физики, великолепного секретаря и просто хорошего человека – Олесю Сазонову, – Белов выдержал паузу, с одобрением отмечая, как понурили головы его коллеги. – Сегодня ровно десять лет, как она пропала без вести. Помянем Лису, друзья…

Тост единогласно поддержали. Пили не чокаясь. По рядам прокатился шепоток: каждый желал мира праху Сазоновой.

– А что… а как…ик…а как она умерла-то? – заплетающимся языком поинтересовался аспирант второго года обучения Пашка.

– Не умерла, а пропала, – тут же просветил Пашку его научный руководитель, довольно молодой и невероятно наглый доцент Пономаренко. – Пропала десять лет назад. Ты вот про бермудский треугольник слышал?

– Кто ж не слыхал…ик… про бермудский-то… ик… трех… треугольник…

– Вот тут, недалеко от Берендея, по «Волгоградке» если ехать, такое же гиблое место есть. Кто туда попадет – всё. Крышка! Ищи потом, с фонарями! – Пономаренко завращал глазами, нагоняя на аспирантов страху. – Раньше недалеко отсюда наукоград был. Закрытый такой городишко, с утраченным названием. Поговаривают, опыты там какие-то в советские времена проводили, секретные. Ну… после перестройки городок, ясное дело, опустел, зато люди пропадать начали.

– Где? – к рассказчику склонились уже пятеро слушателей.

– Где-где! В Караганде! – фыркнул Пономаренко, и потянулся за сыром через весь стол. – Ясно где. Там где город этот стоял. И в радиусе ста километров примерно. Ты, Белов, что сам-то молчишь? Ты же тогда был с ней… с Сазоновой. Рассказал бы нам, как и что.

Михаил Анатольевич хмуро сдвинул брови. Ах, этот черт Пономаренко! Вечно лезет, куда не просят.

– Нечего рассказывать, – буркнул он сердито. – Пропала Лиса, и все тут. В аварию мы попали. Как очнулся – Леськи нету. Вот и весь сказ. Пойду я, подышу… Душно тут.

Белов резко поднялся, сгреб со стола пачку сигарет, зажигалку, мобильник и нетвердыми шагами двинулся к выходу. Уже у дверей он услышал заговорщическое шипение доцента Пономаренко:

– Не верьте ему! Не верьте! Знает Белов всё. Только никому правды не говорит. Он же эту Сазонову пять лет разыскивал. Даже детективов нанимал! Там такая история!

– Правда? Ох, расскажите! Расскажите, Алексей Васильевич! – молодняк столпился вокруг подвыпившего Пономаренко, а наглый доцент раздувался от гордости, как пингвин.

«Вот маразота!» – подумал Белов, покачал головой и шагнул из духоты на свежий морозный воздух. Закурил.

Как хорошо! Благодать! Вон уж и зарево над лесом разгорелось – завтра, видать, ещё холоднее будет. Холодно и ясно. А тогда было пасмурно. Слякотно. Скользко. Ураганный ветер сбивал с ног. С неба сыпалась какая-то невнятная мерзость – и не снег, и не дождь…

Ураганный ветер отчаянно выл за окнами. С неба сыпалась какая-то невнятная мерзость – и не снег, и не дождь. Бум-бу-рум, бу-ру-рум – стучали по стеклам ледяные горошины.

– Сазонова! Ты охамела до крайности! – рычал кандидат физ-мат наук, Миша Белов, бычкуя очередную сигарету в переполненной пепельнице. Полтора часа назад Олеся сказала ему, что будет готова через «минут пять-шесть, не дольше».

– Ещё минуточку! – донеслось из спальни.

– Какую, нах, минуточку? – заскрежетал зубами молодой доцент. – Нам ехать до Берендея часа два, как минимум! А стемнеет, так вообще атас будет. Ты в окно давно смотрела?