– Интересно… Почему вдруг испанский?

Тетради были целиком исписаны. Очередной набор бессмысленных букв. И никаких подсказок, вроде глаз смерти. Буквы изредка перемежались цифрами. Судя по всему, это были даты: 1774, 1791, 1793, 1815 и другие. Кроме того, на страницах первых двух тетрадей встречались рисунки. Из них только один показался знакомым.

– Товарный ярлык Большой ярославской мануфактуры! – вспомнила Аня.

– Похоже, – согласился Максим.

– Думаешь, это и есть дневник Затрапезного?!

– Вряд ли.

– Но ведь записи зашифрованы, так? – настаивала Аня. – Может, Сергей Владимирович просто переписал дневник? Переписал и зашифровал, чтобы никто, кроме него и твоей мамы, не добрался до содержимого.

Максим в задумчивости отошёл к панорамному окну. Они жили в просторном трёхместном номере, фасадная стена которого была полностью стеклянной. Из неё открывался вид на озеро. Можно было рассмотреть, как на опрокинутом дереве лежит огромный варан, которого Аня поначалу приняла за крокодила.

– А если это в самом деле дневник Затрапезного? – не успокаивалась Аня.

Кажется, она готова была поверить, что их путешествие подходит к концу. Соблазн действительно большой: отдать тетради Скоробогатову, вернуться домой и постараться забыть обо всём, что с ними происходило в последние месяцы.

– Нет, – твёрдо сказал Максим, больше отвечая на собственный вопрос.

– Что?

– Нужно убедиться. Расшифровать записи. Отец тут мог написать всё что угодно. Хоть целую поэму. А мы должны быть уверены в том, что делаем. Иначе история никогда не закончится и… Слушай, мы уже столько раз об этом говорили…

– Понимаю, – тихо ответила Аня. – Ты прав. Думаешь, здесь какой-то сложный шифр?

– Вряд ли. – Максим посмотрел на лежавшего в кровати Диму. – Текст большой. Три тетради. Семьдесят две страницы. Исписаны целиком. В последней тетради ещё и довольно убористо. Значит, отец использовал что-то одновременно простое и надёжное. Тут не до возни со скиталой.

– «Изида»?

Максим не ответил. Не верил, что всё будет так просто. Отец явно хотел насладиться собственной игрой и, конечно, придумал забаву поинтереснее уже использованного ключа. Впрочем, начал Максим именно с «Изиды». Сделал это нехотя, предчувствуя неудачу и не желая слишком быстро расставаться с единственной надеждой.

Взял широкоформатный блокнот с эмблемой гостиницы. Не спеша выписал первую строку из первой тетради отца. Расставил буквы ключевого слова. Прошёлся по шифралфавитам. Ничего не добился. «Ужкадчлху» – не самый вразумительный результат. Максим даже не расстроился. Чувствовал, что они бесконечно далеки от разгадки, и всё же не хотел впопыхах упустить какое-то элементарное решение, поэтому, не останавливаясь, продолжил эксперимент.

Для начала подвигал ключевое слово по тексту – подставил его на разных участках, надеясь, что отец воспользовался банальной ловушкой, разместив перед настоящей шифровкой действительно бессмысленный набор букв. Потом заменил Изиду другими словами. Попробовал «Шрипаду», «Джерри», «Цейлон», «Далхуси», «Коломбо», «Канди». Перебрал ещё с десяток слов, которые подставлял то к первой строке шифровки, то к произвольным отрывкам из других тетрадей. Наконец использовал в качестве ключа последнюю из подсказок Шустова: «А вместо крови прольётся вода» – и очередное выписанное им стихотворение: «Милый друг, иль ты не видишь». Ничего не добился.

– Гадать можно о-очень долго. – Максим раздражённо отбросил блокнот и вновь отошёл к панорамному окну. – Если тут вообще использован именно шифровальный ключ.

– А ты пробовал маму?

– Что?

– Может, ключ – её имя. Раз уж Сергей Владимирович…

– Какое именно?! – вспылил Максим. – Катя? Катюша, Катенька? Катерина, Екатерина? Екатерина Васильевна? Или вместе с фамилией? И с какой из трёх? Змановская по родителям, Шустова по отцу или Корноухова по отчиму? Понимаешь? Тут тысячи вариантов. Их так много, что ты можешь почти угадать правильный и даже не почувствовать это.

– Понимаю… – Аня разочарованно подняла с пола отброшенный Максимом блокнот.

Помедлив, принялась по очереди подставлять все озвученные имена. Аня была права. Не следовало останавливаться. Однако Максим не торопился ей помогать. Обдумывал другой, куда более сложный способ вскрыть шифровку.

– Частотный анализ… – прошептал он.

Когда Дима окончательно пришёл в себя, ещё ослабленный, первым делом потребовал показать ему все наработки по расшифровке. Изучив их, спросил:

– А твой монах, этот Джерри, он заглядывал в сумку?

– Нет, – Максим неуверенно качнул головой.

– Это он так сказал? Ну да, конечно… А если заглядывал, увидел шифровку и просто не справился с ней, раз уж она такая сложная. Вот и решил подождать, когда появится тот, кто с ней совладает. Ты уже проходил такое с Кристиной, то есть, простите, с Лизой, разве нет?

– Ты чего это вдруг? – удивился Максим, до того неуместными ему показались подобные подозрения. – Или у тебя до сих пор «спутанность сознания, галлюцинации, агрессивность и параноидальные реакции»?

– Как знаешь… – Дима говорил серьёзно, без улыбки. И дело тут было не только в слабости. Он, кажется, вообще ни разу не улыбнулся с тех пор, как Максим и Аня спустились с пика Адама.

Не то чтобы Максим полностью доверял Джерри, однако подозревать его считал полнейшей глупостью. В конце концов, они могли давно сбежать из Канди вместе с тетрадями, и монах не сумел бы их остановить. Если бы не Димина болезнь, они бы так и поступили. Максим считал, что им лучше не задерживаться на одном месте. Впрочем, сюда, в глубь Шри-Ланки, не вело никаких ниточек. Скоробогатов сейчас едва ли мог с точностью определить даже часть света, где они укрылись.

– Что там с частотным анализом? – спросил Дима, поглядывая на стены и неторопливо доедая белоснежный рис басмати.

За последние два дня Аня с Максимом обклеили записями весь номер. Поначалу спускались к хозяйке гостиницы за новыми блокнотами, затем добрались до канцелярского магазина – купили несколько пачек цветных листов, карандашей и скотча. Сверяясь с интернетом, разбирались в тонкостях частотного анализа, заодно экспериментировали с зашифрованным текстом. Сейчас их номер напоминал тайное убежище Джона Нэша из «Игр разума». Дима так и сказал. Он любил этот фильм.

– Всё просто. – Максим нехотя начал объяснение. Сомневался, что Дима ему поможет. – У каждой буквы алфавита – своя, всегда примерно одинаковая частота появления. Ну, по крайней мере, если говорить о действительно больших текстах.

– Ты поэтому не пробовал частотный анализ раньше, с письмом Сергея Владимировича, так?