идей. Самым сумасшедшим, вероятно, был проект Huckepack, «На закорках». Предполагалось под завязку наполнить бомбардировщик горючим, чтобы он мог пролететь как можно дальше над Атлантическим океаном и при этом вернуться в Германию. Непосредственно перед разворотом бомбардировщика от его брюха должен был отделиться изящный самолет в форме карандаша и продолжить полет. Если все пройдет хорошо, этот второй самолет мог добраться до Манхэттена и сбросить на него бомбы. После этого он приводнялся в заранее оговоренной точке океана, откуда подводная лодка забирала экипаж. Однако грузоподъемность бомбардировщика-карандаша была незначительной, вероятно, всего несколько бомб, так что вся эта затея вряд ли была целесообразной. За исключением того случая, когда бомбы обладают немыслимой мощностью. Например, мощностью атомной бомбы. Есть косвенные свидетельства того, что нацисты рассматривали и такой вариант – обернуть немецкий Манхэттенский проект против самого Манхэттена. Но будь это даже обычные бомбы, один успешный удар «бомбардировщика на закорках» вынудил бы Соединенные Штаты направить солдат и моряков не в Европу, а на оборону собственного побережья. Более того, как десятилетия спустя доказала «Аль-Каида», нанесение удара по Нью-Йорку стало бы колоссальным психологическим успехом Рейха.)

Неудивительно, что слухи о невероятных размерах «Фау-3» оказались тем, чем они и были, – слухами. На самом деле длина снарядов «Фау-3» составляла менее одной десятой от предположительных 28 м, а дальность полета была куда меньше 10 000 км. «Фау-3» даже не были настоящими ракетами и не могли взлетать самостоятельно. Но это не означало, что «Фау-3» не были пугающими, – не зря они так нравились Гитлеру. «Трудолюбивая Лизхен», по сути, представляла собой 127-метровую винтовку, стреляющую 3-метровыми пулями. Разница заключалась в том, что для приведения пули в движение вместо одного взрыва, как это происходит в обычной винтовке, в «Лизхен» использовалось несколько взрывов в точно рассчитанные моменты прохода снаряда по стволу, что позволяло поэтапно разогнать «пулю» до почти сверхзвуковой скорости. И хотя одна 3-метровая пуля вряд ли нанесла бы такой же значительный урон, как «Фау-1» или «Фау-2», недостаток ударной мощи «Лизхен» восполняла невероятной скорострельностью: в районе Мимойека нацисты планировали задействовать 25 таких «насосов», что позволило бы им производить выстрел каждые шесть секунд. Это означало бы, что каждый день на Лондон будет падать до 14 000 «Фау-3». По этому поводу Геббельс заявлял: «В Лондоне плотно сконцентрировано вдвое большее население, чем в Берлине. Три с половиной года лондонцы не слышали сирен. Представьте, какое потрясающее пробуждение им предстоит!»

Конечно же, такая цель, как 127-метровая пушка, стоящая на открытом месте, оказалась бы непреодолимым соблазном для бомбардировщиков – она не продержалась бы и дня. Для защиты «Лизхен» около 5000 немецких военных строителей начали земляные работы. В известняковых холмах около Мимойека они вырыли огромные туннели и закрепили стволы орудий в скальной породе на глубине, равной высоте 35-этажного дома. (Такое расположение стволов заодно помогало погасить неимоверную отдачу.) Поскольку орудие загружалось с казенной части, немцам также пришлось прорыть туннели для подвоза трехметровых снарядов. Чтобы дополнительно защитить жерла, на поверхности они были окружены бетонными куполами в 5,5 м толщиной, закрыты (когда не использовались) 20-сантиметровыми стальными пластинами и замаскированы стогами сена.

Откровенно говоря, у «Трудолюбивой Лизхен» было мало шансов на успех. Ускорение снаряда такого размера с помощью серии взрывов требовало невероятно точного расчета времени, который электроника того времени вряд ли могла обеспечить. Весной 1944 г. на полигоне к западу от Берлина испытания «Фау-3» оканчивались неудачей одно за другим: снаряды либо взрывались внутри стволов, либо выходили из-под контроля во время полета. Учитывая все это, некоторые историки сомневаются, что «Фау-3» вообще когда-либо могли заработать. Тем не менее Альберт Шпеер – определенно, самый трезвый и реалистичный нацист в окружении Гитлера – клялся, что испытания идут в верном направлении и уже находятся на конечной стадии. Позднее модифицированные «Фау-3» были успешно задействованы против войск союзников в Бельгии и Люксембурге.

Независимо от реального потенциала «Фау-3», в ту пору и нацистские лидеры, и союзники считали, что это устройство сработает. Опасность казалась особенно серьезной, учитывая наличие у Германии программы разработки ядерного оружия. Не было никаких убедительных доказательств связи Мимойека с «Веморком» или Урановым клубом, но слухи и намеки продолжали отравлять умы. В самом деле, какое другое оружие может оправдать вложение стольких денег, такого труда, такого количества бетона? Только ядерное. Один работавший на Манхэттенский проект физик настолько боялся атомных ракет, что начал слушать передачи Би-би-си дважды в день – не ради новостей, а чтобы убедиться в том, что Лондон все еще существует. Даже верховный главнокомандующий союзными силами в Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр, когда его информировали об этих объектах, только качал головой и бормотал: «Вы меня до чертиков пугаете».

Понятно, что союзникам нужно было нейтрализовать эту опасность, причем быстро, прежде чем немцы укрепят бункеры до такой степени, что никакие бомбежки уже не помогут. Поэтому Эйзенхауэр решил, что удары по ракетным объектам, включая бункеры, получат наивысший приоритет среди операций в Европе, за исключением высадки в Нормандии. Соответственно, армия и флот США приступили к выполнению этой задачи и разработали настолько диковинный проект, что он вызвал бы улыбку даже у чудаков из УСС. Новая операция ВМС США получила название «Наковальня», и Джо Кеннеди вызвался в ней участвовать одним из первых.

Глава 36

Вторая атака Гровса

В начале 1944 г. генерал Лесли Гровс предпринял еще одно наступление, хотя и довольно неординарное. Вместо того чтобы бомбить исключительно военные и промышленные объекты, он решил, что настала пора ударить по научным целям. Его первоочередная задача заключалась в том, чтобы выжить исследователей из «удобных» лабораторий и затормозить их работу, но он определенно не стал бы возражать и против более радикальных последствий. Как было сказано в одном из отчетов, «уничтожение научного персонала… принесло бы особенно большую пользу».

Получив сведения от руководителей Манхэттенского проекта, Гровс выбрал в качестве мишеней обсаженные вишневыми деревьями улицы Далема, пригорода Берлина, где работали Отто Ган и Вернер Гейзенберг. Поскольку лаборатории раньше никто не бомбил, этот район оказался практически беззащитен, когда вечером 15 февраля 1944 г. эскадрилья союзников сбросила на него бомбы. Обе лаборатории сильно пострадали, особенно институт ядерной химии Гана. Одна бомба попала практически в его рабочее кресло и разнесла всю южную стену кабинета. Кровля здания вскоре загорелась, и уцелевшие научные сотрудники попытались спасти книги и оборудование, передавая их по цепочке. Затем они отступили и смотрели на языки ярко-красного пламени на фоне ночного неба. «Ужасное и прекрасное зрелище», – вспоминал один из них.

По счастливой случайности Ган в то время в Берлине отсутствовал. Он разыскивал новое место для лаборатории в Шварцвальде на юге Германии, чтобы обезопасить себя от подобных налетов. Поездка, несомненно, спасла ему жизнь. Тем не менее 64-летний химик потерял в результате бомбардировки бóльшую часть своих научных наработок; особенно он оплакивал гибель частных писем от таких ученых, как Эрнест Резерфорд.

Бомбежка Далема имела и косвенные последствия. Немцы ускорили эвакуацию членов Уранового клуба в Шварцвальд. Союзники же, по существу, провозгласили немецких ученых законными целями военных операций, что способствовало возрождению еще одного неортодоксального замысла. Еще в 1942 г. двое нетрезвых приятелей Сэмюэла Гаудсмита предложили похитить Вернера Гейзенберга в Цюрихе. Они поделились этим планом с Робертом Оппенгеймером, который, в свою очередь, уведомил начальство, но, насколько было известно Гаудсмиту, высшее руководство отклонило предложение. Однако Оппенгеймер все еще обдумывал эту идею и даже развил ее: если схватить одного немецкого ученого – хорошо, то схватить нескольких немецких ученых – еще лучше. В помощь военным Оппенгеймер начал составлять досье на семерых немецких ядерщиков. Когда эта идея обсуждалась на встречах в Лос-Аламосе, кто-то (Гровс так и не признался, кто именно) наконец взял быка за рога: «Если вы так опасаетесь вражеских ученых, почему бы просто не покончить с ними?»

Большинство кадровых военных с отвращением отвергли бы эту идею. Генералы нисколько не стесняются отдавать приказы