Рыженко несколько секунд помолчала, потом неуверенно кивнула.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, но не согласна с вами. Не имеет ровно никакого значения, в какой момент мы начали бы наблюдение за Скляр, потому что свою ошибку опера все равно совершили бы. И засада все равно провалилась бы. Ничего бы не изменилось. Мы бы все равно имели труп Ларисы.

– Как знать, – живо откликнулся адвокат. – Все могло сложиться совершенно иначе. Например, если бы наружку пустили за Ларисой раньше, то могли поймать ее контакт с заказчиком, и разговор был бы у них совсем другим, и встреча была бы назначена в более определенном месте, и все могло бы получиться. Или в тот момент, когда ваши оперативники обсуждали место встречи, рядом с ними мог оказаться кто-то третий, кто подсказал бы им более правильное решение. Все могло быть. И я теперь чувствую, что в произошедшем есть и моя вина. Пусть не много, но есть. И я не могу относиться к этому равнодушно.

Им принесли свежевыжатый сок, и Рыженко некоторое время молча тянула напиток через толстую соломинку.

– И снова я не могу с вами согласиться, – произнесла она, отставив в сторону наполовину пустой высокий стакан. – Судьбу человека определяет его характер, а вовсе не случайности. Ведь именно об этом говорит пословица: посеешь характер – пожнешь судьбу.

– Но вы забыли начало: посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер. А уж только потом характер определяет судьбу. Вот поступок как раз и есть та самая случайность, тот толчок, та первопричина, которая в конечном итоге определяет результат. И в поступке есть только твоя воля. Поэтому, что бы с тобой ни случилось, всегда виноват только ты. Это если в конечном итоге, – добавил он с усмешкой. – Я часто задумываюсь над своей жизнью и все время нахожу в ней поступки, которые определяли все, что происходило в дальнейшем. И думаю: боже мой, каким я был идиотом, зачем я так сделал, ведь все могло потом повернуться совсем по-другому.

Губы Надежды Игоревны дрогнули в слабой улыбке. Она снова потянулась к стакану, сделала глоток.

– Вас послушать, так если бы я в свое время не задержалась в аудитории после лекции, то сейчас не была бы вдовой и не горевала бы по своему мужу.

Он молча кивнул. Выдержал паузу и спросил:

– Сильно горюете?

– Сильно, – призналась Рыженко вполголоса. – Мне до сих пор очень больно. И мне неприятно думать о том, что в этой боли виновата я сама. Не осталась бы тогда в аудитории, не было бы сейчас этого горя. Я была бы замужем за совсем другим человеком и жила бы счастливой семейной жизнью. Вы предлагаете мне считать, что я сама виновата в том, что сейчас со мной происходит?

Кирган не знал, что ответить. Но он знал совершенно точно: в том, что ему до сих пор больно при мысли об убийстве дочери, виноват только он, и больше никто. Если бы он поступил с Гаянэ по-другому, если бы не бросил ее, велев сделать аборт, если бы принимал участие в жизни и воспитании девочки, то – в этом он был уверен на тысячу процентов – она не оказалась бы в то время и в том месте, где на нее напали скинхеды. И нет в этой смерти ничьей вины, кроме вины убийцы и самого Виталия Киргана.

Принесли еду, следователь и адвокат быстро поели, Кирган попросил счет.

– Спасибо, – сказала Надежда Игоревна, поднимаясь из-за стола. – Не могу сказать, что мне понравилось то, что вы говорили. И не могу сказать, что я с этим согласна. Но я буду об этом думать. И в любом случае…

Она замешкалась, пряча в сумочку мобильный телефон, который положила на стол сразу, как только они пришли.

– Что? – спросил Кирган, боясь, что она не договорит. – Что «в любом случае»?

Он тоже встал, и они двинулись в сторону гардероба. Надежда Игоревна молча оделась, на сей раз адвокату не удалось вдохнуть запах ее духов, потому что шубу следователю подавал бравый молодой человек в ливрее. Они вышли на улицу, и Рыженко протянула ему руку.

– Еще раз спасибо за обед. Я хотела сказать, что вы оказались очень симпатичным человеком. По крайней мере, мыслите вы нетривиально.

– И вы больше на меня не сердитесь? Вы меня простили за прошлый год? – неуверенно спросил Кирган.

– Пока не знаю, – следователь улыбнулась, на этот раз открыто, блеснув ровными зубами. – Я буду об этом думать. Кстати, вы в тюрьму собираетесь?

– К Наташе? А нужно?

– Если поедете, передайте ей от меня отдельное спасибо за терпение и понимание. Передадите?

– Обязательно, – горячо пообещал адвокат.

Он дошел до своей машины, сел, завел двигатель и вдруг почувствовал странное, давно забытое волнение. Оно было одновременно и радостным, и каким-то тревожным, боязливым. И чего он так разволновался?

Когда Роман Дзюба, выполняя указание Колосенцева, позвонил Вере Липилиной, чтобы договориться о встрече, выяснилось, что она находится в Сургуте на одном из дочерних предприятий холдинга в командировке, вернется недели через две.

Ждать так долго сыщики не могли, поэтому решили задать свои вопросы по телефону. Вера никак не могла взять в толк, почему их интересуют ее несложившиеся отношения с домашним персоналом, потом всё-таки уяснила, что спрашивают ее не про отношения, а конкретно про одну из кандидаток, которую она отвергла.

– Да, я помню эту девушку. Просто удивительно, как в агентстве набираются наглости присылать таких! – В голосе ее звучало возмущение.

– А что конкретно вас не устроило? – спросил Дзюба. – Образование, профессиональная подготовка?

– Да это бы ладно, если бы только образование. У нее неблагонадежное прошлое. Мне стало известно, что она истязала своих младших брата и сестру, ее даже в специнтернат отдавали, она и в школе дралась, и в интернате. И как я могу такого человека взять няней к своему ребенку?

– А как вы узнали про ее прошлое? Она сама вам рассказала?

– Да вы что, с ума сошли?! Кто станет про себя такое рассказывать? Просто я увидела, какое у нее лицо, какой взгляд, как она ненавидит всех и каждого, особенно тех, у кого есть деньги, и поняла, что своего ребенка я с такой мегерой не оставлю. Но на всякий случай попросила мужа, он крупный бизнесмен, – теперь в голосе Веры Липилиной было уже не возмущение, а тщеславное желание похвастаться, – у него есть своя служба безопасности, он дал им задание проверить эту Ларису. Вот через несколько дней они мне все это и рассказали.

Дзюба сделал пометку в блокноте: муж Липилиной, служба безопасности. Вот самый первый круг людей, которые могли узнать о том, что в Москве проживает девушка с таким сложным характером, с агрессивными наклонностями и не имеющая работы, то есть нуждающаяся в деньгах.

– Вы еще кому-нибудь рассказывали про то, что к вам прислали на собеседование неблагонадежную девушку?

Липилина не колебалась с ответом ни одной секунды.

– Конечно же, рассказывала! Я всем своим приятельницам об этом говорила, я прямо вся кипела от возмущения.