— Покажи ухо, — потребовала вдруг Мари.

Я продемонстрировал шрам.

— Хорошо, тебя вычеркиваем, — сказала она без тени иронии и записала на чистом листе: «Пятый». А затем провела поперек имени ровную черту.

— Заработалась? — поинтересовался я.

— Надо же с кого-то начинать, — ответила она. — А ты бездетный литератор. Если бы не шрам, ты вполне мог бы быть им.

— Раз так, вписывай себя тоже, — потребовал я.

После того как под моим именем появилось перечеркнутое слово «Восьмая», Мари склонила голову и сказала:

— Осталось двадцать восемь. А потом…

О том, что будет «потом», думать не хотелось.

— Давай, записывай, — сказал я, чтобы развеять мрачное молчание. — Адам, Ева…

— Ты уверена, что мы не ошиблись? — спросил я спустя полчаса, с удивлением пересчитывая незачеркнутые имена. — Очень странно получается…

— Уверена, — сказала Мари. — Разве что «Творения» врут.

— Любопытные выводы, — пробормотал я, гадая, почему мне не пришло в голову составить подобный список раньше.

Выводы были действительно любопытные. Или, скорее, пугающие. С одной стороны, все врачи, изобретатели, инженеры и прочие подозрительные личности имели детей. Все без исключения. У художников, поэтов, философов, лиц без определенных занятий и остальных бездельников потомства не было. Это наводило на серьезнейшие подозрения о том, что Зритель существует и что его личность пытаются скрыть. Загадочное переплетение номеров тоже подталкивало к подобному выводу. А с другой стороны, от нашего списка веяло безнадежностью.

— Ничего не понимаю, — устало сказал я. — Если они хотели скрывать Зрителя, то зачем им понадобилось вводить так много пар? Поручили бы Адаму и Еве нарожать всех людей — и дело с концом. Ну, в крайнем случае, добавили бы еще одно поколение. Так нет же, из тридцати человек им понадобилось иметь шестнадцать родителей. Шестнадцать! Какой смысл в таком развесистом генеалогическом дереве? Если Зритель существует, то оно вдвое увеличивает шансы его найти.

— Вот именно, — невесело отозвалась Мари, — если он существует.

Я хмуро рассматривал наше произведение. Все наша затея представилась мне теперь иначе. Снова передо мной встал образ огромной, равномерно работающей машины. Годами этот гигантский механизм работал без помех, управляемый уверенными хозяевами. Что бы ни делалось в этих стенах, это был четко отлаженный, продуманный и жестко контролируемый процесс. Мелкие неполадки, вроде нервного срыва Шинава, легко корректировались, и, не сбившись ни на секунду, машина неумолимо продолжала свою работу. Борьба с этим бездушным комплексом оставляла не больше шансов на успех, чем попытка остановить несущийся тепловоз, став перед ним на рельсы. И снова я ощутил себя винтиком, незначительной, легко заменяемой деталью этого механизма. Если Зрителя действительно не существует, если опыт ведут над актерами, то нас просто сомнут. Не моргнув глазом, уничтожат, как только обнаружат нашу деятельность. Но именно в этом случае мы не можем позволить себе ждать…

Мари с сосредоточенным выражением лица рисовала какую-то диаграмму. Я с нежностью посмотрел на нее. Посвящать ее в такие мысли я не стал. Я и так уже сомневался, не совершил ли ошибку, когда вовлек ее в это предприятие.

— Нет худа без добра, — сказал я ей.

Она отвлеклась от своего занятия и вопросительно взглянула на меня.

— Теперь нам надо проверить только девятерых, — пояснил я.

— Десятерых, — поправила Мари.

— Почему? — удивился я. — Шестнадцать родителей, четверо нас да Двенадцатый. Получается двадцать один.

— Двенадцатый еще не откинут, — сказала она, качая головой.

— Так давай его откинем.

— Нельзя. У нас нет достаточных доказательств.

— А тамбур? Разве этого не достаточно? Он зашел туда с доской, а вышел без нее.

Мари вздохнула.

— А что, если он — Зритель, который просто забыл там доску?

Я недоверчиво скривился.

— Забыл доску… Маловероятно. Во-первых, он ничего не забывает. А во-вторых, что угодно, но не свою главную ценность.

— Хорошо, — сказала Мари, откладывая в сторону карандаш, — давай проведем обсуждение первого кандидата. Что мы знаем о Двенадцатом?

— Отличный шахматист, — быстро сказал я.

— Это еще не повод для того, чтобы считать его актером.

— Или Зрителем.

— Это вообще не фактор для нас, — подвела итоги Мари. — Что еще?

— Весь перекривился, когда Девятая обратилась к нему. А потом повернулся к ней и стал само радушие.

— Подозрительно, — согласилась Мари. — Но Зрителю тоже могла надоесть материнская забота. Есть что-то еще? Я, например, больше ничего о нем не знаю.

Я вспоминал все, что мне было известно о Двенадцатом. Уже давным-давно он утвердился в моем сознании как актер. Значит, были какие-то тому доказательства. Почему я чуть ли не с первого дня знал, что он не Зритель? Слишком умен? А кто сказал, что Зритель должен быть недалеким? И все же умное, плотное лицо Двенадцатого, его спокойный проницательный взгляд не вязались с неясным образом инкубаторного человека. Но одного этого было бы недостаточно. Было что-то еще, что-то определенное, какая-то ситуация, не оставляющая и тени сомнения…

— Все? — спросила Мари. — Если у тебя больше ничего нет, мы оставляем вопрос открытым. Привыкай к тому, что быстрых ответов в этом процессе не будет. Разве что ты будешь обращаться за помощью к Тесье.

Я облегченно вздохнул. Так вот что это было. Не одна, а целых две ситуации. Правда, испытание временем выдержала только одна.

— Тесье говорил, что он сам играл Двенадцатого, — безразличным тоном сообщил я.

— Кому это он такое говорил? — недоверчиво поинтересовалась Мари.

— Мне.

— А по какому поводу?

Я описал свою беседу с Тесье и Луазо.

— Очень убедительно, — насмешливо сказала Мари, выслушав мои воспоминания. — Он ведь тебе именно тогда и сказал, что я не прошла экзамен. Правильно?

— Одно другому не мешает, — сказал я.

— Мешает. Если это его заявление о чем-то и говорит, то только о том, что он хотел скрыть от тебя настоящего Зрителя. На основе вашего разговора мы должны скорее подозревать Двенадцатого, чем скидывать его со счетов.

— Тогда он говорил бы об этом всем новичкам, — возразил я. — А ведь тебе никто не пытался показать, что Двенадцатый — актер.

— Ладно, не будем спорить об этом, — миролюбиво сказала Мари. — Это все голословные рассуждения. Но неужели ты всерьез считаешь это доказательством?

— Это — нет, — ответил я. — Несмотря на то, что они немного похожи. А вот то, что Тесье воздействовал на поведение Двенадцатого…