Осмотрев все картины, я как хороший гость вернулся на диван. Седьмой задерживался. Я потер лицо, сменил позу и, не зная, чем еще заняться, бесцельно потянул плотный лист, край которого белел у моих ног. Лист оказался абсолютно чистым, и я чуть было не сунул его обратно, когда мне в голову пришло, что, возможно, рисунок располагается на другой стороне. «Наверно, и там ничего нет», — вскользь подумал я и перевернул лист. С него на меня смотрело хмурое, подозрительное и высокомерное лицо Наполеона Бонапарта.

Что делать теперь? Что ждет нас? Чего добиваются эти люди? Такие вопросы терзали меня, когда, возвратившись домой, я кругами ходил по комнате. Зрителя не существует. Не существует! Все эти россказни о дерзкой идее, о человеке, не знающем о смерти — все это было сладкой ложью, ловушкой, гигантским обманом. Нас поманили огромными деньгами, и мы словно бабочки на огонь слетелись в это страшное место. И теперь нас, как бабочек, готовили для какого-то гербария. Я с отвращением вспоминал сегодняшний ужин. Порцию каких жутких веществ я добровольно отправил в свой организм? Что они делают со мной? С Мари? В кого мы превращаемся? Что станет с нами через три года?

Да, некоторые из окружающих нас людей подходят к концу своего срока. Да, все они выглядят нормально. Но люди ли это? Или просто оболочки, под которыми осталось немного человеческого? И как, как нам избежать такой же участи? Я метался от вопроса к вопросу. Что здесь происходит? Что с нами делают? Как отсюда бежать? Чего хочет эта невидимая рука, которая безжалостно управляет нами? И в этот момент невидимая рука напомнила о себе.

— Пятый, подойдите, пожалуйста, к микрофону, — произнес холодный голос Тесье. — Мне надо с вами поговорить.

Я замер. Тесье? Неужели это совпадение? За все это время он говорил со мной только однажды, тогда, после разговора с Эмилем.

— Подойдите к микрофону, — повторил голос. — И не пытайтесь сделать вид, что вы спите.

Неужели намек на то утро? Медленно переставляя ноги, я подошел к столу, сел и включил микрофон. Что бы это ни было, никаких доказательств у них нет. Надо быть спокойным… спокойным…

— Я слушаю.

— Очень рад, что смог вас застать.

Снова этот приторный тон. И что это? Опять намек?

— Уже поздно. В это время я обычно дома.

— Очень хорошо. Вы ведь еще не успели лечь, не правда ли?

— Еще не успел. Но собирался.

Главное — не волноваться. Ему ничего не известно…

— Я не задержу вас надолго. Мне необходимо обсудить с вами кое-какие организационные детали, но это не должно занять много времени.

— Детали чего?

— Кстати, мы с вами давно не разговаривали. Как вам вообще живется?

— Спасибо, все хорошо.

— Не скучаете?

— Нет.

Он глухо кашлянул.

— Чем занимаетесь в свободное время?

— Простите, что вы имеете в виду? Разве не все мое время свободное?

— Скажем так, чем вы занимаетесь в то время, когда не исполняете свои обязанности? Вы ведь знакомы со своими обязанностями?

— Разумеется.

— Не могли бы вы напомнить мне, в чем они состоят?

— Быть Пятым везде и всегда.

— Превосходный… просто превосходный ответ. Предельно коротко и ясно.

Мне казалось, что он играет со мной, как огромный ленивый кот с мышкой. И я не мог избавиться от ощущения того, что за этим предельно вежливым тоном скрывается едва сдерживаемое бешенство.

— Так как же вы проводите свое время, когда не изображаете Пятого?

Неужели они знают о наших поисках? Или о наших встречах?

— Как я уже сказал, я изображаю Пятого везде и всегда.

Тесье понимающе усмехнулся.

— Вы уверены, что это так?

— Уверен. Всегда, кроме тех моментов, когда я нахожусь в своей внутренней комнате. Я не могу быть Пятым, разговаривая с вами или обдумывая новую книгу.

К чему я приплел книгу? И что он знает? Он должен что-то знать, иначе он бы не стал говорить со мной сам. Тем более так говорить.

— Ну что ж, если вы уверены в том, что эти моменты единственные, мне остается только вас поздравить. Вы, несомненно, образцовый актер.

Я стиснул зубы. Если я сейчас промолчу, то этим признаю, что в чем-то виноват.

— На что вы намекаете?

— Я? — очень естественно удивился он. — Разве я на что-то намекаю?

— Вы говорите со мной так, как будто я нарушил свои обязанности. Но я знаю, что никоим образом их не нарушал.

— Да-да, — сказал он, — конечно, вы ничего не нарушили.

— Тогда что вы имели в виду?

— А вот что, — угрожающе сказал он изменившимся голосом. — Впрочем, нет… — его голос снова стал бархатным. — Позвольте мне рассказать вам одну занятную историю. Лет пять назад один из моих исследователей пришел ко мне с очень дельной идеей. Он предлагал усовершенствовать устройство, которое мы используем для связи с актерами, и превратить его в радиомаяк. Таким образом, мы бы могли не только общаться с любым актером, но и в любой момент знать его местонахождение с точностью до полуметра.

Он помолчал.

— Несмотря на очевидные преимущества этого усовершенствования, я принял решение не использовать его. Электромагнитные волны, излучаемые подобным устройством, представляли собой потенциальную опасность для человеческого мозга. Хотя угроза эта была чисто теоретической и существование подобного вреда никогда не было доказано, мы отказались от такого подхода. И я ни разу не испытывал сожалений по этому поводу.

Тесье опять умолк. Я представлял его себе — уверенного, властного, спокойного… и готового взорваться в любой момент. И в эту минуту я ненавидел его.

— Сегодня я впервые пожалел об этом решении. Человек, пренебрегающий элементарными правилами, которым он добровольно обязался следовать… человек, который регулярно подвергает риску многолетний эксперимент… человек, который плюет на благо всего человечества… такой человек не заслуживает подобной поблажки. Вы знаете, о каком человеке я говорю?

Теперь молчал я. Меня всего распирало от злости, но я крепился. Какой пафос! Какое лицемерие! Прямо мать Тереза, а не хладнокровный экспериментатор, ставящий опыты над беззащитными людьми!

— Думаю, что знаете, — все так же холодно и спокойно произнес Тесье.

Конечно, я знаю. Но неужели ты думаешь, что я скажу? Не пойман — не вор…

— Не понимаю, о ком речь, — в тон ему сказал я.

— Я так и думал, — с каким-то едва заметным удовлетворением ответил Тесье. — Ну что ж, простите за беспокойство.

— Ничего страшного, — учтиво отозвался я, стараясь скрыть торжество. Похоже, пронесло.