Ирка стояла в пальто нараспашку и подпирала косяк. Славик соскочил с колен Антона и побежал к себе.

– До этого же получалось, значит, и еще получится, – тихо повторила Ирка. – Мне вот ты запросто снился.

Антон промолчал. Что тут можно сказать, тут словами ничего не объяснишь.

– Знаю, зря я надеялась. Тебе не такие нужны, не как я. Я думала, что к Славке привязался, так и на меня по-другому поглядишь. Ан нет, не случилось. Это я такая смелая, потому что уезжаю, ты не сердись. Хороший ты парень, Антоша. Не мое мнение. Дети, они сердцем видят, они не ошибаются. Жаль, ну ничего не поделаешь, видать, на роду иное написано. Спасибо тебе за все и прощай. Если что надумаешь, то напиши. Хоть Славке напиши. Как вы там с ним играли? Фея, Странник…

Антон Копаев шел по скверу, машинально загребая опавшую листву ногами. Это было как ритуал, как потребность, привычка еще с далекого детства. От этого солнечного света, который сквозил в кронах деревьев и золотил и без того ярко-желтые листья, от запаха костров, в которых дворники жгли листву, в груди начинало щемить.

Почему так больно, когда страдают дорогие люди, когда уходят близкие? Потому что ты их любишь? А другие люди, разве их не жалко? Наверное, самый подлый подонок, и тот любит или любил свою мать, может, какую-то женщину. По-своему, по-подонски, но любил. И ему было больно, когда этот любимый человек уходил. Ведь даже негодяи страдают, когда хоронят дорогих людей.

Научимся ли мы не просто ценить или уважать других людей, а понимать, что и они испытывают такую же боль, теряя близких, и они такие же живые люди? Когда ты невольно, по дурости, в пьяном виде садишься за руль… может, стоит не забывать, что там переходит дорогу чья-то мать, чей-то ребенок, научиться примерять на себя чужое горе?

Какой-нибудь другой старший лейтенант полиции с мутными глазами давит на педаль газа, а на «зебру» пешеходного перехода уже ступает чья-то нога…

Может быть, нога близкого тебе человека!