набитых гостями в пёстрых костюмах, проскочили череду деревень, где указатели San Pablo и San Pedro перемежались непроизносимыми надписями на языке кечуа…

Перед самым Куско небо потемнело, и «фортунер» угодил под грозовой дождь – настоящий тропический ливень. Хорошо, в чёрной туче воды хватило ненадолго.

В городе «Кончита» снова задурила – то и дело норовила завести машину в узкие непроезжие улочки, которые внезапно переходили в лестницы. Пришлось бросить японца и отправиться искать гостиницу, где Полина забронировала номера, пешком, благо вежливый сеньор с больным голосом вызвался проводить.

Гостиница спряталась в старом квартале, как мышь в хворосте, но на деле оказалась что надо: поднималась террасой в три ступени на горный склон (из уличной щели нельзя было и предположить), и с верхней площадки открывался великолепный вид на весь Куско. Двое ребят из гостиничной обслуги помогли загнать машину на стоянку – в этом городе, сплетённом из каменных нор-улочек, где было трудно разъехаться даже на самокатах, без них бы ни Пётр Алексеевич, ни Гуселапов не управились.

Ужинали в уютном ресторанчике с помпейской печью, в которой для Полины запекли форель под ягодным соусом. Иванюта, в свою очередь, выбрал в меню блюдо с названием, подобным отголоску отечества, докатившемуся до местных кашеварен: alpaca stroganoff. «Эхо Москвы», – подумал Иванюта.

Утром в гостинице сами заварили себе мате-де-кока – банка с листьями стояла на столе веранды, где подавали завтрак, кипяток по требованию изрыгал железный аппарат. После чего отправились на прогулку по великой столице погибшей цивилизации.

От инкских зданий остались только могучие фундаменты, на которых теперь возвышалось то, что осталось от колониального владычества Испании – такой город-химера. Одно могущество взяло верх над другим, но вскоре тоже оказалось поверженным, и оба обратились в сросшуюся окаменелость.

Иванюта открыл блокнот и записал экспромт:

Однажды в лужу плюнул я.

Был удивлён, замечу, —

Оттуда копия моя

Плевала мне навстречу.

На центральной площади творилась круговерть. Вначале Иванюта решил, что тут манифестируют меньшинства, но Пётр Алексеевич объяснил: радужный штандарт – это церемониальный флаг Куско, наследие великих инков, индейцы называют его випхала. Действительно, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что на площади проходило какое-то официальное праздничное действо: сначала маршем прошла колонна военных в песочной форме, потом колонна чиновников в серых костюмах. За ними – нарядные школьники и школьницы, сосредоточенные и слегка смущённые важностью события. На строевой шаг марширующих солдат и чиновников нельзя было смотреть без умиления – потешная смена караула у президентского дворца в Лиме выглядела в сравнении с этим парадом классическим балетом.

К площади примыкала улочка, на которой чередой располагались туристические конторы. Обсудив предлагаемые маршруты, купили тур в Мачу-Пикчу и тур в сельву. В последнем случае Иванюта настоял на двойном сроке – шесть дней вместо трёх.

Не успели пройти и несколько кварталов, как на город обрушился град. Настоящий ледяной град, скачущий по черепице крыш и плитам мостовой. Укрылись во дворике за ветхими воротами, где затаилось заведение с расписным изваянием Девы Марии – ни одного иностранца, только местные. Столик накрывал крылом клеёнчатый зонт, небо рассыпáло по нему звонкую дробь. Пиво здесь подавали в бутылках, коричневое стекло которых украшал узор в виде причудливой каменной кладки инков – блоки сцеплялись друг с другом в крепком рукопожатии.

Будильник в смартфоне Иванюты запел в три пятнадцать. А в три двадцать пять в номер постучал портье и сообщил, что пришла заказанная накануне вечером машина. Каким-то чудом пролезла она в ущелье улочки и, забрав пассажиров, покатила вплотную к стенам, толкая перед собой воздух, точно поршень в цилиндре.

В Ольянтайтамбо добрались к рассвету. Оттуда – по железной дороге до Агуас-Кальентес, а там уже рукой подать до Мачу-Пикчу. Горы за окнами вагона преображались: зеленели, пестрели яркими тропическими цветами – на склоны наползала сельва. То тут, то там открывался вид на рукотворные террасы с колосящимся маисом. Несколько раз за окном появлялась быстрая речка – свет, отброшенный играющей на перекатах водой, плясал на берегу, как пляшет дырявая листвяная тень под ветром, но ветра не было. Иванюта занёс в блокнот эту причудливую пляску воды и света.

На перроне в Агуас-Кальентес их ждал черноволосый гид с белым флагом и табличкой «Pedro group». Над его головой в столбе солнечного воздуха вилась стайка мотыльков.

Серпантин над ущельем, в бездну которого Полина не могла смотреть без писка, автобус одолел с одышкой. Мачу-Пикчу сразил Иванюту торжеством человеческой воли: выровнять седловину горы и на пятачке, откуда рукой дотянуться до звёзд, возвести из обтёсанных камней по единому плану террасы, святилища, дворцы, дома, целые улицы зданий – это казалось ему непостижимым. А окружающие виды? Они были воистину божественны и достойны жертвенной крови. Горные пики, поросшие тропическим лесом, поражали первозданной красотой – не крутые, а просто отвесные, точно земля вытянула гигантские пальцы, чтобы почесать небу пузо. Внизу, глубоко врезанные, укрытые прядями не то поднявшегося тумана, не то спустившегося облака, лежали зелёные и узкие долины… С ветки неизвестного куста, росшего возле площадки, откуда открывался неописуемый вид, Иванюта прихватил трофей – плоскую кассиду, жёлтую, с чёрным ободком по краю надкрылий.

Город-призрак, если осматривать в подробностях, было не обойти и за день, а тут, как назло, зарядил дождь. У домов не было крыш – только каменные стены: по проулкам бродили мокрые люди, по окружающим террасам – мокрые ламы. Мимо протопала подготовленная группа: все были в полиэтиленовых накидках, гид – под зонтом. Гуськом прошли в каменные ворота здания, под которыми укрылись Полина с Иванютой – Пётр Алексеевич и Гуселапов ещё до того, как разверзлись хляби небесные, отправились к храму Луны на пике Уайна-Пикчу. Гид под зонтом что-то сказал по-испански Полине. Та что-то по-испански ответила.

– Любезничает? – улыбнулся Иванюта.

– Куда там! – Полина махнула рукой. – Сказал, что дождь скоро закончится.

– А выглядело как неприличное предложение.

– Мне уже давно никто не делал неприличных предложений.

– В самом деле?

– Вот именно. – Полина вздохнула. – Никуда не годится.

Иванюта, пока не ускользнула мысль, достал блокнот и записал: «Человек готов сочувствовать чужому горю, если оно имеет привлекательную форму. Некрасивое страдание приводит в замешательство, отталкивает и пугает».

Промокшие Пётр Алексеевич и Гуселапов ждали Полину с Иванютой внизу, за турникетом, открывающим путь в священный город. В храм Луны они не попали – на крутую тропу к вершине Уайна-Пикчу пускали только четыреста посетителей в день. Лимит был выбран ещё до их появления.

Индейцы изловили для Аплетаева большого чёрного