утром с семи до девяти (закачивает воду в систему водоснабжения) и вечером с семи до десяти (подсветка погружающейся во тьму базы). В остальное время розетки мертвы. Иванюта был готов: с собой он прихватил запас батареек и два фонаря – мощный ручной для ночных прогулок и подвесной для экрана.

На террасе перед столовой болталась пара гамаков, а у крыльца к столбу был прикноплен лист бумаги с расписанием текущих мероприятий. Полина огласила. Через полчаса предстояла поездка к оборудованной в кронах деревьев на другом берегу Мадре-де-Дьос канатной дороге – вид на джунгли с высоты сорока пяти метров. Потом – обед. После обеда – посещение острова обезьян. Затем вечерняя прогулка на лодках и осмотр ночного лежбища кайманов.

– А ужин? – насторожился Гуселапов.

Полина успокоила:

– После кайманов – ужин.

Жилище состояло из просторной комнаты с двумя кроватями под марлевыми балдахинами и санузла. Потолка у комнаты не было – над головой углом уходила ввысь изнанка двускатной крыши. Верхние части фронтонов затягивала москитная сетка. Окна были без рам и стёкол – голый проём, закрытый той же москитной сеткой. Намётанный глаз Иванюты тут же узрел на оконной сети забравшегося в дом узкотелого брентида, а Гуселапов обнаружил в унитазе симпатичную жабу.

Когда товарищи в составе интернациональной группы отправились бродить в кронах сельвы, оставшийся в лагере Иванюта изготовил из двух пустых пластиковых бутылок пахучие ловушки, прорезав в боках оконца и вывалив на дно из контейнера забродившую смесь фруктов (собрал в Куско остатки застолья). Затем сложил в небольшой рюкзак совок, стопку одноразовых стаканчиков, жестяную банку пива, моток верёвки, бутылки-ловушки, склянку этилацетата и прочие принадлежности походной жучильни, после чего, закинув рюкзак за спину, отправился изучать окрестности.

Лес издавал бульканье, чмоканье, стоны и посвисты – голоса птиц звучали непривычно громко, смачно и зычно. Хиллари сперва увязалась за Иванютой, но вскоре отстала, потрусив по своим поросячьим делам. Обойдя границы поляны, где располагалась база, Иванюта обнаружил две тропы, уходящие вглубь сельвы, и ещё один спуск к реке, ведущий на вязкую глинистую отмель. Одна тропа начиналась прямо за бунгало, куда он заселился с Гуселаповым, другая – поодаль, рядом с ней росло банановое дерево с тяжёлыми гроздьями. Иванюта оторвал один банан с лопнувшей от спелости шкуркой и съел – он был тёплый, припечённый солнцем и очень вкусный.

Пройдя по обеим тропам как можно дальше, чтобы запомнить ориентиры и изучить путь, по которому намеревался отправиться ночью с фонарём, Иванюта попутно подвесил к ветвям на верёвке две ловушки с подпорченными фруктами. Какие-то невидимые то ли птицы, то ли обезьяны, рассредоточившись в высоких кронах, кричали вперекличку, отчего казалось, что по лесу гуляет отголоском то затихающее, то набирающее силу эхо. На той и другой тропе, сойдя на дюжину метров в гущу, Иванюта вкопал вровень с землёй по десятку одноразовых стаканчиков, отметив места навязанными на ветви ленточками, – почвенные ловушки. На дно каждой Иванюта плеснул немного пива – все твари земные, позабыв об осторожности, так или иначе ведутся на дух спиртового брожения.

К обеду Иванюта вернулся из чащи с небольшой добычей: несколько пятнистых долгоносиков, снятых со ствола дерева (Иванюта не разбирался в местных породах), десяток разнообразных листоедов, собранных в траве на опушке, и огромный шипастый кузнечик – здесь он просто не смог устоять, такой это был великолепный и жуткий красавец. Кроме того, видел стрекоз в солнечном луче, караван гружённых добычей муравьёв-листорезов и шерстистого паука-птицееда, наполовину вылезшего из норки. Успел даже искупаться, сойдя к Мадре-де-Дьос по найденному безлюдному спуску, чтобы потом не сожалеть об упущенном, – в конце концов, это почти Амазонка, в Бразилии их воды сольются. Выходя на берег, изрядно измазался в глине и поспешил под душ, пока его не занял взмокший Гуселапов.

За столом Пётр Алексеевич молча ковырял вилкой рыбу под соусом из маракуйи. Полина и Гуселапов, напротив, пребывали в восторге – помимо прогулки по подвесной дороге в кронах, группу ещё запустили в полёт, прицепив каждого по очереди страховочным карабином к натянутому сквозь высокую зелень тросу. Полина показала наглядные свидетельства в смартфоне: шагающие деревья с воздушными корнями, шарообразные наросты термитников на сучьях, пальмы и могучие фикусы – вид сверху, мужественно летящий на тросе Пётр Алексеевич в велосипедном шлеме.

– Как впечатление? – поинтересовался Иванюта у отважного товарища.

– Чащоба знатная. – Пётр Алексеевич кивнул. – Но так, чтоб очень-очень… не скажу. Мне, знаешь ли, и наши буреломы по душе. Взять хоть бы Псковщину.

– Придумал тоже, – огорчился за джунгли Иванюта. – В сравнении с гилеей Псковщина – пустыня. Нет, – он тут же поправился, – не пустыня – лесопарк.

– Что ты такое говоришь? – Пётр Алексеевич приподнял брови. – Там куропатка, рябчик, тетерев, мошник, кулик… В кустарник ненароком сунешься – не продерёшься. А утки, лебедя, гуся́ на пролёте сколько? И в лесопарке этом – лось, кабан, косуля, заяц, бобр, медведь… А беломошные боры? А ельники дремучие? А березняк? – Пётр Алексеевич наморщил лоб. – Барсук с лисою, волк, куница, рысь… Болота там – все Анды засосут по маковку. Ты лося живьём видал?

– Нет, – растерялся Иванюта.

– А грибы?

– А что грибы?

– Да знаешь там грибы какие?

– Ну?

Пётр Алексеевич выждал ошеломительную паузу.

– Там за грибами с топорами ходят.

– Отечество не хули, – поддержал Петра Алексеевича Гуселапов. – Оно нам мать.

– Да кто хулит-то? – Иванюта оценил ироничность контекста и добавил: – Полёвка, ёж и уж.

– Что? – не понял Пётр Алексеевич.

– Ежа с ужом забыл упомянуть в реестре.

– Послушайте-ка, юные натуралисты, – включилась в разговор Полина. – Мне прошлой ночью вот какая ерунда приснилась. Будто брожу в саду, в обычном деревенском, с яблонями и крыжовником, и вижу, как в норе сидят кроты, штуки четыре-три наверное. Не знаю, сквозь землю, что ли, разглядела – сон же. Сидят и играют в карты. Я смотрю, а они знай себе режутся. А потом мне говорят: «давай лезь к нам, в „тыщёнку“ перекинемся». Я им: «мне в нору не пролезть, я же большая». А они: «ничего, пролезешь». И правда – пролезла. Бог весть как получилось – глядь, я уже там. Ну, вроде как Дюймовочка.

– И что? – Гуселапов отхлебнул из стакана освежающую чичу[10]. – Сорвала банк?

– Не помню. – Полина обезоруживающе улыбнулась. – Не в этом дело.

– А в чём? – удивился Гуселапов.

– А в том. Скажите на милость, что мне делать с таким вот подсознательным?

После обеда группа отправилась на остров обезьян, а Иванюта решил вздремнуть, чтоб не сморило ночью на охоте. Проспав часа полтора, проснулся вялым, с опустошённой головой и неприятным