Корделия выкинула указующий перст.

— Задержите его!

Молодые люди загалдели, с великой радостью готовые повиноваться ее прихоти, но первой рядом с ним оказалась Далила.

Она схватила его за руку и потянула к помосту. Юноша сопротивлялся, чуть ли не в панике, однако Далила держала крепко.

— Так мы нашли его? — спросил сэр Юлиан. — Сэр Ален!

Сними маску, юноша!

Пурпурно-золотой кавалер буквально окаменел, и маску сняла Далила.

То был Ален!

Объятый ужасом, он смотрел на Корделию.

Она тоже замерла, глядя на него и чувствуя, как из-под ног уходит земля. Ален? Она заигрывала с Аденом?

Ален, такой пылкий, такой обходительный? Ален с обжигающими поцелуями? Ален, входящий в ее сознание?

Ее Ален так настойчиво ухаживал за незнакомкой, которую знал лишь как первую красавицу на балу? Ухаживал так горячо, с вожделением, питавшим его такой страстью, что разум его охватил ее сознание.

Ален, владеющий эмпатией?

Она смущенно опустила ресницы, не зная, радоваться или проклинать. Ален же, бледный как мел, стоял недвижно.

— Как он мог! Как он мог? — Корделия, ломая руки, мерила шагами комнату. — Как он мог клясться мне в верности и увиваться за незнакомкой, с которой даже не знаком? Как он мог так поступить?!

— Ну, с полной моей поддержкой. — Джеффри, откинувшись в кресле, вертел в руках кубок с вином.

— Твоей поддержкой! — воскликнула Корделия. — Сэр! Ты когда-нибудь прекратишь совать нос в мои дела?

— В данном случае, нет. — Джеффри тщательно подбирал слова.

Корделия смерила его свирепым взглядом, обнаружила расстегнутый камзол, шахматную доску, бутылку на столике сбоку.

Ей показалось странным, что он играет в шахматы сам с собой — в этом она скорее заподозрила бы своего младшего брата Грегори, — однако Джеффри играл. Еще она заметила второй кубок рядом с бутылкой, однако не придала ему значения, целиком поглощенная собственными заботами. Поставил на случай, если разобьет первый.

А Джеффри сидел и ухмылялся, такой наглый, такой заносчивый, что хотелось глаза ему выцарапать. Правда, бывало такое и раньше. Ведь он, в конце концов, ее брат.

— Как ты смеешь вмешиваться в мой роман!

Джеффри, разглядывая содержимое кубка, думал о том, что само употребление Корделией слова «роман» по отношению к Алену уже говорит о многом.

— Давай называть вещи своими именами, сестричка. — Он поднял глаза. — Ален никогда не был слишком захватывающим парнем. Нет, правда, скорей его можно назвать скучным.

— Ну… так и есть, — согласилась Корделия. — Но только не на балу!

— Нет, не на балу. — Джеффри посмотрел ей в глаза.

Корделия почувствовала, как кровь приливает к лицу, и отвела взгляд.

— Так вот зачем ты подстрекал его, — протянула она.

— Конечно, только для этого. — Джеффри крутанул ножку кубка между большим и указательным пальцами. — И, похоже, я добился успеха, сестра моя. Разве не стал он более приятным?

Почти, скажем… возбуждающим?

Корделия отвернулась, вспомнив прикосновение уст пурпурно-золотого незнакомца к ее губам, его руку, обнимающую ее за талию, его сознание… Она содрогнулась и еще сильнее сжала руками плечи.

— Но он не знал, что это я! Он думал, что это… какая-то незнакомая девка. Его это не заботило!

— О, не будь такой простофилей, — раздраженно проговорил Джеффри. — Он знал, что это ты.

— Что! — взвилась Корделия. — Откуда он знал?

— Ну, это легче легкого. Я ему сказал.

Корделия в ярости уставилась на брата, краснея все больше и больше.

И наконец взорвалась:

— Прекратишь ты вмешиваться?!! — Она подскочила к брату и обрушила на него свои кулачки.

Джеффри хохотал, шутя защищаясь.

— Умоляю, пощади, сестричка! Не думай о разрушениях, которые я натворил, а только лишь о самых моих благих намерениях.

— Нам известно, куда ведет вымощенная ими дорога! — Все еще кипя негодованием, Корделия смилостивилась над братом: все равно от ее кулаков никакого толку. — Хотя бы скажи мне, что ты разузнал? Он заигрывал с какой-нибудь другой женщиной?

— Н-у-у-у…

— Правду, дитя порока! — разбушевалась Корделия. — Не мучай меня, не выводи из терпения!

— Ну, ладно, — вздохнул Джеффри. — Ален здорово повеселился, заигрывая напропалую с другими женщинами, но только на словах, разве иногда ручку тронет. И, конечно, ни одну ни поцеловать не пытался, ни приобнять.

Корделия на удивление быстро успокоилась и пристально посмотрела в глаза брату:

— Была там… страсть?

— Нет, ни в малейшей степени, — заверил ее Джеффри. — Только игра, только веселье. Я впервые увидел его таким. Даже когда мы играли в детстве, он никогда так не веселился. Всегда убийственно серьезный — выиграть или умереть. — Он покачал головой. — Я этого понять не могу.

Вот про того, кто предпочел бы смерть проигрышу, она хорошо знала, и то как раз и был ее родной брат, но он-то за игрой всегда веселился больше всех.

— Почему Ален никогда не говорил нам, что он эспер? — спросила Корделия.

— Да потому что сам этого не знает! И не надо на меня так злобно пялиться! Раз он не способен читать мысли, а только чувствует эмоции, то откуда же ему знать, что у него вообще есть какие-нибудь способности? О да, он может ощущать то, что чувствуют другие, но ведь на это способен всякий, если он по-настоящему сопереживает другим. Любой чуткий человек может уловить массу невысказанных сигналов по манерам и поведению окружающих. Откуда Алену знать, что он способен на большее и действительно читает чувства, как ты или я читаем мысли?

— Или делать своими чужие ощущения? — еле слышно произнесла Корделия.

— А вот это большой дар, — так же тихо отозвался Джеффри. — Но он, разумеется, даже не подозревает, что способен на это. — Он помолчал немного, вглядываясь в лицо сестры, и спросил:

— Он может?

Чуть помедлив, Корделия кивнула.

— Так-так-так, — задумался Джеффри. — Возможно, у нашего небезупречного ухажера еще есть надежда. — С минуту он наблюдал за сестрой, но та, потупив глаза, молчала. Джеффри улыбнулся:

— Даже при том, что сам он не знает, насколько может расположить к себе девушку, обволакивая ее своими чувствами, закручивая их обоих в… — Он прервался, заметив, как вздрогнула Корделия. — И очень возможно, что способен проецировать только самые сильные эмоции. А потому не подозревает о своем даре и думает, что так может каждый.