— Да, тяжелый случай, — вздохнул Виктор Федорович…

Как только заключенный вышел, начальник лагеря пригласил Ярового на обед. За едой разговорились.

— Трудно мне представить все это. Один человек, а сколько бед натворил…

— Скажи, а как тебе удалось «президента» так приручить? Смотри-ка, свидетели и не подумали увиливать…

— Логику на выручку призвал: ну, скажите, зачем мне, как человеку и начальнику лагеря, противопоставлять себе весь лагерь зэков и в том числе «президента»? Зачем вызывать ненависть к себе? Не лучше ли иначе? Я, к примеру, решил для себя так — изучил своих зэков. И решил дать «президенту» власть. Но видимую. Это для зэков. Чтоб сохранить авторитет «президента». Для себя я этим самым расположил к себе Степана. И незаметно для него самого он стал моим самым надежным помощником, в обоюдном для нас интересе. Он кто? Крестьянин. Куда вернется? В деревню. Почему? Попробовал пайку Севера. Следовательно, что ему нужно? Скорее вый ти. Что для этого требуется? Хорошая работа! И он, поверь мне, все понимает. За зачеты держится. А они не идут так просто. Их заработать надо. Вот и работает. Сам! И других заставляет. Время на работе не считают. С утра до ночи! Как двужильные. Он знает — случись буза или драка — урон его авторитету в моих глазах. А он не дурак. Хочет не просто по «половинке» вый ти отсюда, но и соответствующую характеристику получить. И направление на работу. Так-то вот. А потому, как только может, старается держать дисциплину среди зэков. Это его кровный интерес.

— Вы в этом уверены?

— Как в самом себе!

— Значит, он, ваш Степан, откололся от воров?

— Само собою!

— А зона знает?

— Может, и догадывается. Но Степан умен. Он тонкий дипломат. Для зэков он — голова, потому что для них старается.

— А как? — поинтересовался Яровой.

— Все просто. Он со мною обсуждает, кого на какие работы распределить. Вот у нас много желающих работать в забое. Там и заработки, и зачеты, если нормы перевыполняют. К тому же питание у них поусиленнее, чем у тех, кто на поверхности. Но послать далеко не всякого можем. Вот смотрите, как мы их распределяем. Тех, кто молод и силен, но имеет небольшой срок— посылаем на рудник. Там открытый метод добычи и силенка надобна. Люди, имеющие здоровье и большие сроки, — в забое. Больные астмой или со слабыми легкими, плохим сердцем, вне зависимости от срока — работают на поверхности шахты или на кухне, в складах. Пожилые люди на территории — по мастерским. Молодых специальностям обучают— плотников, столяров, токарей. Сами понимаете, условия Севера заставляют прежде всего о людях думать. Ну и об их насущных потребностях. Вот и перешли на самообслуживание. В шахте и на руднике люди стараются. За место держатся. Даже вынужденно — на время иного переводишь работать на поверхность, и интересах его же здоровья, а он ни в какую. На складах — тоже полный порядок. Зэки за сохранностью продуктов зорко следят. Сами понимают — это общее. А чтоб не воровали, поставил я по совету Степана рабочих из разных бараков. Они не только за продуктами, но и друг за другом приглядывают лучше, чем если бы рота охраны стояла там. Чуть что — к «президенту». Тот палку не перегнет. Знает, пожаловаться на него могут мне. А это Степану ни к чему. А потому и о хорошем, и о плохом он мне сам рассказывает. По-честному. Проверял я его не раз. Всегда правду говорил. Не врал. Да и ни к чему. Он знает, что мне от него нужно. Я с него тоже требую. Да так, что и теперь за него спокоен. Вый дет — воровать не будет. Многое он здесь понял. Да и я время не теряю зря…

— Но это он поджог организовал?

— Не знаю. Утверждать не могу. Виновных не нашли. А вот норов он заставил все отстроить заново.

— И как это они согласились по две смены работать? — удивился Яровой, вспомнив рассказ начальника лагеря.

— Видите ли, я и тогда не стал с ними спорить, ругаться. Но в конце разговора с «президентом» сказал ему, что пожар причинил материальный ущерб. И назвал ему сумму. Точную. Добавил, что мы ее будем вынуждены взыскивать с заработков. Вот тогда у моего Степана глаза округлились. Понял, что дело это невыгодное. Ведь стань мы высчитывать ущерб со всех, зэки сами назовут виновных. Да еще «бузы» не миновать. А если с зачинщиков только высчитывать, то им никогда не рассчитаться. Да еще и дополнительный срок пугал за уничтожение государственного имущества общественно опасным путем — путем поджога…

— Да! Прижали обстоятельства кентов! — усмехнулся Яровой.

Так что не он мне, я ему услугу оказал, согласившись на их двусменную работу. И он это понимал, и зэки. Но они навсегда зареклись поджигать что бы то ни стало. Ведь зима была! Руки к топорам прилипали. При прожекторах без перекуров работали. Как заведенные. И ничего не просили. Ни дополнительной пайки, ни отдыха. А результат — сами видели. Вон стоят бараки. Новехонькие. Те сносить года через три надо было бы все равно, и шизо, и оперчасть. Им уже по двадцать с лишним лет было. А эти еще полста стоять будут! — рассмеялся Виктор Федорович.

— Значит, вы тут по новому методу работаете? Прогрессивному. Воспитание зэков трудом в их же интересах?

— А вы не смейтесь. Аркадий Федорович. Я не говорю, что мой лагерь стал образцовым пансионом! Нет. До хорошего— и то тянуться надо. Поизвели мы картежников, чифиристов. Но остались еще педерасты. С этими не знаю что и делать! Случаются еще и драки. Кстати, не столь уж безобидные. Правда, только в бараках. На работе — не дай бог! Если в забое, а такое поначалу случалось, тут же переводили на поверхность. Если в мастерских кто подрался — «президент» мне так посоветовал: виновные два часа сверхурочно работают. Степан верно подметил, что даже шизо так не исправляет людей, как сверхурочная работа.

— Кстати, а вы часто к шизо прибегаете?

— Нет. Последний раз там вор сидел. Один. Месяц. На втором взмолился.

— Чего же? Холод вынудил?

— Нет. Там мы тоже отапливаем.

— А что?

— В полном одиночестве жил. Больше никто туда попасть не хочет.

— Степан там ни разу не был?

— При мне ни разу. Мы с ним быстро друг друга поняли.

И знаете, сидим мы как-то тут с ним. Уже полгода я здесь работал. Он и говорит мне. Мол, вот обвалы и раньше случались. На шахте. Но начальство не бежало спасать зэков в майках по зиме. Как ты тогда. Увидел-де я тебя на снегу. Глазам не поверил своим. Значит, дороги мы тебе, раз о себе не вспомнил. И своим ты нам стал. Боялись, что умрешь. Лишиться тебя боялись. А что, мол, если опять вместо тебя Бондарева к нам пришлют? — Виктор Федорович головой докрутил. Добавил в раздумье: — Не любили они его…

— Погодите, все выяснится… — заверил Яровой. И, встав из-за стола, нахлобучил шапку: — Пойду я! Немного свежим воздухом подышу.

— Да! Он у нас особый…

Яровой вышел из офицерской столовой. И… зажмурился от ослепительного солнца. Немного привыкнув, он оглядел территорию лагеря. Всюду шла работа.