вернулся в Нью-Йорк, работал в типографии, а также журналистом. Кроме того, он стал писать политические речи и в течение короткого времени посещал собрание демократов в Тамани-Холл (сообщество Тамани было организовано в Нью- Йорке в 1789 г. как антифедералистская группа. В 1800 г. ее члены помогли Томасу Джефферсону избраться президентом. В 1868 г. группа Тамани была уличена в политической коррупции в городской администрации. Но это произошло спустя много лет после участия Уитмена в деятельности группы).

В течение двух лет Уитмен редактировал влиятельную газету «Бруклинский орел». Он предпринял поездку (довольно долгое путешествие по тем дням) в Новый Орлеан, оказавшую на него огромное влияние. Обширность родной страны, разнообразие ее народа вдохновили его изложить свои впечатления не в журналистской статье, а в поэтической форме.

Я славлю себя и воспеваю себя, И что я принимаю, то примете вы, Ибо каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам. Я, праздный бродяга, зову мою душу, Я слоняюсь без всякого дела и, лениво нагнувшись, разглядываю летнюю травинку… Ребенок сказал: «Что такое трава?» — и принес мне полные горсти травы, Что мог я ответить ребенку? Я знаю не больше его, что такое трава. Может быть, это флаг моих чувств, сотканный из зеленой материи — цвета надежды. Или, может быть, это платочек от бога, Надушенный, нарочно брошенный нам на память, в подарок, Где-нибудь в уголке есть и метка, чтобы, увидя, мы могли сказать чей? Или, может быть, трава и сама есть ребенок, взращенный младенец зелени. А может быть, это иероглиф, вечно один и тот же. И, может быть, он означает: «Произрастая везде, где придется, Среди чернокожих и белых людей, И канука, и токахо, и конгрессмена, и негра я принимаю одинаково, всем им даю одно».

Из «Песни о себе»[5]

В 1855 г. томик стихов, озаглавленный «Листья травы» (включающий «Песню о себе»), был опубликован Уитменом за свой счет. Ему было 36 лет. Поэзия была для него непрерывным праздником жизни. Отсутствие ритма и рваная структура стиха нарушали все мыслимые правила стихосложения того времени. Американский поэт Эзра Паунд (1885–1972) высказывал противоречивые мнения об Уитмене. Он сожалел о явной нехватке образования у Уитмена, но ему нравилось изобилие в нем чувств и мыслей. В стихотворении «Пакт» он апеллирует к Уитмену: «Именно ты свалил дерево, и теперь пришло время его обработать». Паунд, как и Теннисон, был поэтом высокообразованным и традиционным, одновременно осторожно пробующим новые направления. Их стихам не хватало уитменовского движения, зато они отличались «обработанностью», законченностью и отшлифованностью. Ральф Уолдо Эмерсон отметил, что книга Уитмена стала «самым необычным вкладом разума и мудрости из когда-либо привносимых в американскую литературу».

Во время Гражданской войны Уитмен отправился в Вашингтон навестить раненого брата. Тот уже выздоравливал, и Уолт устроился клерком при правительстве, одновременно служа медбратом при госпитале. Свои чувства и переживания он выразил в поэме «Барабанный бой» (1865 г.):

Неся бинты, воду и губку, К раненым я направляюсь поспешно, Они лежат на земле, принесенные с поля боя, Их драгоценная кровь орошает траву и землю; Иль под брезентом палаток, иль в лазарете под крышей Длинный ряд коек я обхожу, с двух сторон, поочередно, К каждому я подойду, ни одного не миную. Помощник мой сзади идет, несет поднос и ведерко, Скоро наполнит его кровавым тряпьем, опорожнит и снова наполнит. Осторожно я подхожу, наклоняюсь, Руки мои не дрожат при перевязке ран, С каждым я тверд — ведь острая боль неизбежна, Смотрит один с мольбой (бедный мальчик, ты мне незнаком, Но я бы пожертвовал жизнью для твоего спасенья).

Из «Врачевателя ран»[6]

Стихи Уитмена наполнены действием. Он описывал и свои действия, и то, что наблюдал. Несколькими впечатляющими фразами он поражал читателя и вдохновлял его новыми перспективами. Увидев смерть, он не погружался в размышления о ней, а бился с ней. Он извлекал из опыта и переживания всё, что мог, немедленно и напрямую, зная, что и другие тайны откроются в надлежащее время.

Подход Теннисона был совершенно другим. Одно его малое действие сопровождалось долгим, долгим размышлением. Его отличала погруженность в себя, в свой собственный поиск смысла. Подход Уитмена — бесстрашие и «захват» (в положительном смысле) всего необходимого, что можно извлечь из данного момента. Мягкий Теннисон исследовал нюансы чувства, изучая жизнь и смерть с безопасного расстояния. Бесстрашный Уитмен гораздо безогляднее нарушал общепринятые нормы, и критика действовала на него далеко не так сокрушительно, как на Теннисона.

Оба поэта оказали влияние друг на друга. Теннисоном сильно восхищались по ту сторону Атлантики. Уитмен написал ему, попросил его фотографию и послал Теннисону томик своих стихов. В ответ Теннисон написал: «Мне уже встречались ваши произведения. Я прочел их с интересом и сделал вывод, что вам свойственна широкая и любящая натура. Я обнаружил великий «посыл» в ваших сочинениях и не удивлен тем, какое большое впечатление они производят на ваших соотечественников» («Письма», т. III, с. 9). И ни слова о недостаточной изысканности и завершенности. Все письмо составлено в учтивой, позитивной манере. Однако Теннисон, должно быть, ощущал превосходство над Уитменом как поэтом, ведь тот был самоучкой и, по сути, дикарем. Теннисону легко было понять воздействие стихов Уитмена на его соотечественников, поскольку сама Америка была молода и отличалась необузданными нравами. От поэзии Теннисона веяло глубоким почтением к традиции, а Уитмен жаждал живого выбора, не обремененного