Он был так раздосадован, что даже не пытался скрыть свои чувства.

– Можете мне объяснить, куда вы так внезапно удалились без объяснения причин и где пропадали всю ночь? – продолжал он. – Ваша мать уже начала беспокоиться. И вообще, это совершенно неслыханно!

Разговор этот происходил на следующее утро после того, как граф де Ламбер наподобие гоголевского персонажа выпрыгнул в окошко и отправился сначала к Понталье, а потом к баронессе Корф. С ней он несколько часов обсуждал их будущие действия, а когда они наконец обо всем договорились, на дворе уже стояла ночь, и Амалия сказала, что он может переночевать у нее, если пожелает.

– Я скажу Мадлен, – добавила она, – она постелит для вас в синей спальне.

И так как Кристиан вовсе не горел желанием вернуться домой, а, с другой стороны, был не прочь задержаться возле баронессы подольше, он с радостью согласился.

Он превосходно провел ночь в мягкой постели (для особо любопытных читателей сообщаем, что спал граф все-таки один), а наутро вернулся под родительский кров, предчувствуя ледяной прием и град упреков за свое вчерашнее бегство.

– Я был в гостях, – ответил Кристиан отцу. – У своей знакомой.

Герцог поглядел на его лицо, понял, что по части упрямства ему сына не обойти, и нахмурился.

– Я надеялся, что нам удастся избежать этого разговора, – сказал герцог после небольшой паузы, во время которой он поправил фигурку в шкафу, которая осмелилась не так стоять и нарушала законы симметрии. – Но госпожа баронесса Корф не может похвастаться безупречным поведением. Более того, если называть вещи своими именами, она авантюристка… да, обыкновенная авантюристка. И я был бы весьма признателен, если бы вы…

– При чем тут баронесса Корф? – нетерпеливо перебил его Кристиан. – Моя знакомая, о которой я говорил, это Мэй Уинтерберри.

Тут герцог растерялся, что, по правде говоря, случалось с ним чрезвычайно редко. Он почувствовал, что совершенно отстал от жизни, раз не в состоянии уследить за увлечениями своего сына. Чтобы скрыть свое смущение, он кашлянул.

– Кажется, я где-то слышал это имя. Она англичанка? Или американка?

– Она внучка мадам Бланшар, – ответил Кристиан, – и весьма достойная особа. Я обещал пригласить ее с другом к нам на вечер. Думаю, можно также пригласить Авеналей, Гастона, кого-нибудь из ваших друзей, знакомых матери, в общем, кого хотите. А еще я хотел бы пригласить человека по имени Клеман Адер.

– Вы хотите устроить вечер? – изумился герцог. Сколько он помнил, Кристиан никогда не проявлял интереса к светским развлечениям. – Но так быстро это не делается. Приглашения надо рассылать за месяц, хотя бы за несколько недель! Что о нас будут думать люди?

– Это будет маленький вечер, – вкрадчиво промолвил Кристиан. – Только для своих. Никаких писателей, никаких актрис, никаких салонных звезд. И, честно говоря, я не могу представить себе человека, который пожелал бы вам отказать.

– Ну разве что совсем небольшой вечер, – пробормотал герцог, которого обуревали сомнения. Он покосился на сына, но тот ответил ему безмятежным взглядом сытого кота, слопавшего любимого попугайчика хозяйки и притворяющегося, что знать не знает, отчего к его физиономии прилипли пестрые перья. – А зачем тебе понадобился этот Адер? Сколько я помню, он обыкновенный вульгарный промышленник и к тому же из совершенно незначительной семьи.

– Он создает моторы, – пояснил Кристиан. – А я хочу выиграть следующую гонку Париж – Руан, и мне надо кое-что с ним обсудить.

Герцог заколебался.

– Я надеюсь, – сказал он наконец, – вы не помолвлены с этой мадемуазель Мэй?

– Что вы! – воскликнул Кристиан. – Между нами, она предпочитает священнослужителей. Пригласите на вечер кардинала Парижского, и она будет совершенно счастлива.

Забегая вперед, стоит отметить, что герцог не стал рисковать и приглашать кардинала, который относился к нему довольно прохладно. Зато явились другие гости, общим числом человек тридцать, что составляло недурное число для «маленького вечера».

Среди них оказалась и Иоланда д’Авеналь, которая уже знала об идее выдать ее замуж за Кристиана и горячо поддерживала намерение своих родителей. Граф ей всегда нравился, а что касается страсти к автомобилям, то она уже давно решила, что заставит его забыть все эти глупости.

Впрочем, она не стала опережать события, а повела себя исключительно тонко.

– Дорогой Кристиан! – прощебетала она. – Сколько мы с вами не виделись! – (Два месяца, по правде говоря.) – Это правда, что вы будете участвовать в следующих гонках? Как это очаровательно! Представьте, мне всегда нравились автомобили. В них есть что-то такое… мощное!

Кристиан, который разговаривал с немолодым господином, спросил, знает ли она месье Адера, и представил Иоланде изобретателя. Но тут в толпе гостей произошло легкое движение, и Иоланда обернулась.

Машинально она отметила роскошное шелковое платье, потом еще более роскошные украшения – на корсаже в виде ветки глициний, искрящейся бриллиантами, на шее, в волосах. «Эта диадема! – мелькнуло в голове у Иоланды. – Где же я видела ее раньше?»

Что же до мужчин, то они увидели прелестную девушку, темноволосую, кудрявую, которая улыбалась немного смущенной улыбкой, крепко зажав в руке обшитую кружевом сумочку. Изобретатель, который обладал присущей людям его типа способностью прежде остальных проникать в суть вещей, подумал, что день прожит не зря, и повеселел. Мало того, что сын герцога оказался весьма толковым молодым человеком и со знанием дела рассуждал о моторах, так еще на вечере оказалась такая очаровательная особа.

Возле девушки стоял совершенно растерянный молодой человек, чем-то неуловимо смахивающий на священника. Видя, что Уолтер находится в затруднении, а Мэй попросту не знает, что делать, Кристиан подошел к ним и подвел гостей к хозяину дома.

– Это мадемуазель Мэй, о которой я вам говорил, – сказал он отцу. – А это… кхм… ее кузен Уолтер.

Герцог посмотрел на ветку глициний, которая трепетала и переливалась на груди Мэй, на порозовевшее от смущения лицо девушки, и в голове его, пока он произносил требуемые приличиями любезные слова, наперегонки понеслись самые странные мысли. Он вспомнил о миллионе Клариссы, а вслед за этим как-то незаметно – о том, что виконт д’Авеналь, если быть откровенным, не может похвастаться большим состоянием. Кроме того, подумал, что Мэй ничуть не похожа на свою бабушку и что, судя по украшениям, эта англичанка вскоре станет чрезвычайно богатой наследницей. О том, что украшения, равно как и платье, Мэй на вечер предоставила баронесса Корф, герцог, конечно, не подозревал.

Пока на втором этаже особняка Иоланда, кусая губы, ревниво поглядывала на Мэй, ставшую центром всеобщего внимания, Адер пил шампанское, Кристиан говорил с ним о моторах, автомобилях и летательных аппаратах, Гастон де Монферье, потирая сникший ус, горестно думал, что Кристиан, которого он считал простофилей, обвел всех вокруг пальца и отхватил себе до неприличия богатую партию, – так вот, пока наверху происходили все эти события невероятной важности и вечер набирал обороты, слуги внизу терпеливо ждали, когда все закончится, господа устанут веселиться и можно будет вернуться домой. Горничная Мэй сидела на стуле, держа в руках пальто своей госпожи. Если при слове «пальто» вам представляется нечто практичное и скроенное из куска темной ткани, вы ошибаетесь. Белое пальто мадемуазель Мэй было произведением портновского искусства, в котором практичности было не больше, чем в золотой статуэтке, усыпанной алмазами. Оно было украшено вышивкой, усеяно блестками и пробуждало коммунистические мысли во всяком, кто его видел, – даже в тех, кто считал себя противниками коммунизма. В общем, в этом пальто было что-то такое, что призывало немедленно его экспроприировать, а хозяина запрятать туда, где никакая одежда ему больше не понадобится.