Вроде бы версия выстраивалась гладкая, все вроде бы ложилось в строку. И вдобавок не имелось никаких вещественных доказательств тому, что был в реальности и экс-император, и все прочие персонажи. Никаких тебе подарков от экс-августейшей особы, или пятен крови на рукаве, или чего-нибудь, что можно поднести к глазам или пощупать. Понятно, если бы ночью или поутру Артем озаботился послать кого-то на ту злосчастную поляну, все бы враз прояснилось… Но Артем не озаботился.

Правда, больших надежд на версию с галлюцинацией Артем не питал. Слишком уж выпуклыми были видения, слишком наполнены звуками, запахами, телесными ощущениями и мелкими деталями. И уж больно логически выстроенной получалась галлюцинация, тогда как этому роду мозговой деятельности, наоборот, свойственны сумбур и бессмыслица… «Надо будет расспросить кого-нибудь, Хидейоши или Ацухимэ, есть ли вообще в природе такой экс-император, и как его зовут, если есть, и как он выглядит…» Пока же Артем ни с кем так и не поделился впечатлениями о событиях прошедшей ночи — да просто некогда было! — предоставив каждому думать что угодно по этом поводу.

Вот какие мысли посещали Артема под ритмичные выдохи носильщиков.

И все же, несмотря на полнейший дискомфорт, хреновое самочувствие и беспокойные путаные мысли, Артему каким-то чудом удалось задремать. Наверное, сказались ночные треволнения, какими бы реальными или вымышленными они ни были.

Ну, и надо ж такому случиться, что стоило Артему задремать, как он немедленно был разбужен громкими голосами. Оказалось, это они подъехали к самурайской заставе, установленной на въезде в город.

Заставу миновали легко и быстро. Никто их не задерживал — ни на предмет проверки личных документов (каковых, к слову сказать, страна Ямато пока не знала и как-то обходилась без них), ни на предмет досмотра вещей, мол, нет ли в них чего антиимператорского. Преградившие дорогу самураи вполне довольствовались словами Кумазава Хидейоши о том, кто и по какой надобности следует в Хэйан. Ведь, как известно, самураи врать не могут…

После чего вся их процессия въехала на территорию столицы государства японского. Артем приоткрыл дверцу будки, чтобы впустить свежего воздуха и полюбоваться видами, раз уж покемарить не вышло.

Град Хэйан-Киото неприступными стенами, каменными, земляными или деревянными, окружен не был, и этому обстоятельству Артем ничуть не удивился. Скорее удивился бы, если бы обнаружил такие стены. Города укрепляют, опасаясь нападений чужеземных захватчиков. В Японии же чужеземных захватчиков всерьез не опасались никогда. Потому что до последнего времени никто и никогда на них не нападал. Естественно, стало казаться, что так будет вечно, что само Небо хранит страну Ямато…

Да и сейчас, после того как выяснилось, что кое-какие силы (и весьма даже немалые) вынашивают замыслы нехорошие по захвату и разорению островного государства, никто, разумеется, не почесался в срочном порядке возводить вокруг столицы неприступные стены. Правда, начали строить укрепления на Кюсю. Наверное, еще кое-где начнут возводить береговые укрепления. А в то, что монголы или еще какие-нибудь варвары смогут дойти до столицы, а не пасть под мечами великих японских воинов, едва ступив на землю потомков Ямато, — в это здесь если и поверят, то ой как не скоро. До тех пор, наверное, не поверят, покуда те столицу не возьмут и не разорят ее до основания…

«Ах да! — вспомнил Артем один слышанный им рассказ. — А еще столичных жителей надежнее всяких стен охраняет монастырь Энрякудзи, божественный хранитель Киото! Ни демоны, ни варвары в город не пройдут…»[45]

Собственно город, город, каким мы его себе обычно представляем, долго не начинался. Сперва дорога петляла между поросшими лесом холмами, весьма живописными, но с городом имеющими мало общего. Ну разве что кое-где сквозь зелень проступали очертания строений, некоторые из них — весьма большие. Где-то удалось заметить выложенную камнями тропинку, уводящую в кипарисовую рощу, где-то — загнутые кверху крыши пагод, а где-то — верхнюю половину больших деревянных ворот и лужайку, по которой прогуливались две нарядно одетые женщины.

Процессия остановилась на вершине одного из холмов, с трех сторон окружающих равнину, на которой расположилась столица государства японского. Они совершили, как это называлось в эпоху междугородних автобусных сообщений, техническую остановку: мальчики налево, девочки направо. Артем с удовольствием выбрался из идиотской будки, прошел на самый край холма полюбоваться видами.

А виды открывались восхитительные, достойные лучших образцов поэзии или кисти живописцев. С вершины холма отлично просматривалась лента реки Камогава, по которой плавали лодки, отчаливая от длинных деревянных причалов. Кое-где на берегу реки были построены дома, от которых к воде пролетами спускались лестницы. А на песчаной отмели в излучине реки аккурат в эти минуты проходил самурайский поединок. «Вот еще одно отличие самурайских поединков от дуэлей, — пришло в голову Артему, — не требуются секунданты. Ведь роль секундантов какова? Следить, чтобы все проходило по правилам чести. А здесь уверены, что самурай не может поступать бесчестно, во всяком случае, когда дело касается поединка…»

На самом краю холма, словно вырастая из него сваями-опорами, взмывало на десятки метров ввысь огромное строение — то ли дворец, то ли святилище. Казалось — и явно не случайно так казалось, а, конечно же, было задумано архитекторами, — что оно вот-вот оторвется от земли и поплывет по воздуху вроде летучего сказочного корабля. «Все же святилище», — понял Артем, заметив длинную звонницу-галерею со множеством колоколов, к языкам которых были привязаны разноцветные ленты…

— Посмотри на юг, туда, — это к Артему подошел Хидейоши и вытянул руку, показывая, куда надо смотреть. — Видишь, ворота? Это Радзёмон, сердце Хэйан.

Даже издали трудно было не увидеть гигантские ворота Радзёмон («Ч-черт, название до боли знакомое. Что-то с фильмами связанное»[46]), находившиеся по центру южной границы Киото-Хэйан. Они, можно сказать, заменяли собой горы. Со всех других сторон столицу защищали горы, а с юга — ворота Радзёмон.

— А императорский городок не сердце? — с легкой подначкой спросил Артем.

— Дайдайри[47]— это другое, — серьезно сказал Хидейоши. — Сердце Хэйан — это Радзёмон, сердце Дайдайри — император.

— Дайдайри отсюда видно?