— Смотри, от ворот Радзёмон тянется улица. Это улица Судзаку, становой хребет Хэйан. Она тянется до самого северного края столицы, его длина ровна одному ри…

Проспект, как мог убедиться Артем с высоты наблюдательного пункта, был не только длинный, но и весьма широкий. Трудно, конечно, сказать определенно, но примерно метров сто шириной.

— Пробеги взглядом по Судзаку, — продолжал экскурсоводствовать Хидейоши, — и на севере твой взгляд упрется в Судзакумон, главные ворота императорского городка. За ними — Дайдайри, правда, отсюда видны только часть внешней стены и совсем небольшой кусок внутренней, все остальное сейчас нам закрывает холм впереди. Но ты еще увидишь Дайдайри вблизи… Я помню, ты интересовался рынками Хэйан, так ведь, Ямомото-сан?

— Интересовался, — не стал отпираться Артем.

— В Хэйан два рынка. Они расположены на разных сторонах улицы Судзаку. Видишь, крыши храмов слева и справа от Судзаку? Один рынок находится между храмом Сайдзи и корокан.[48]Там торгуют чем положено: рисом, рыбой, тканями, маслом, иглами, керамикой, мечами, всем, что только пожелаешь. Второй рынок находится на другой стороне Судзаку, неподалеку от храма Тодзи, он побольше первого, и там не только торгуют, там выступают проповедники, саругаки и хокаси,[49]там привязывают, чтобы все на них смотрели, преступников, там зачитывают императорские указы, там устраивают всеобщие моления…

— Есть еще Китайский рынок в самом Дайдайри, — это к ним подошла Ацухимэ. — Запомни на случай, если тебе понадобятся изысканные подарки и ты будешь готов заплатить столько, сколько за них запросят китайские купцы, а запрашивают они немало. Накупи там подарков перед отъездом из столицы, на обратном пути поднесешь их девушкам в Никацура…

Артем поморщился. Ну за что ему еще и это! Мало того что чуть не впутали в антиправительственный заговор, а потом едва не убили, так еще и подкалывают несправедливо. А ведь, кроме шпилек от Ацухимэ, ему еще предстоит заслушать в исполнении Омицу ночной разбор его полетов в Никацура.

Исключительно чтобы увести разговор в сторону, Артем якобы заинтересованно произнес:

— Отчего-то сверху мне Хэйан кажется каким-то чересчур правильным, словно нарезанным на квадраты.

— Правильно кажется, — сказал Хидейоши. — Улицы Хэйан пересекаются под прямым углом, а не петляют, как улицы Ицудо. К тому же все усадьбы в Хэйан имеют одну и ту же, определенную императорским указом площадь. Знатным семьям по предоставлении ими прошения могут разрешить увеличить площадь усадеб ровно в два раза, не меньше и не больше. Встречаются еще усадьбы, чья площадь ровно в четыре раза превышает обычную. Такими усадьбами владеют члены императорской фамилии и знатнейшие, влиятельнейшие дома Ямато, скажем, такие как Ходзё и Сацума.

— Наша семья, как ты понимаешь, владеет самой обычной усадьбой, — заметила Ацухимэ.

Хидейоши нахмурился — хоть он и должен был уже привыкнуть к тому, что его сестра постоянно встревает в мужские разговоры, но не получалось у него смириться с этим, по его мнению, злом.

— Нам пора в путь, — пробурчал самурай Кумазава, поворачиваясь в сторону лошадей, носилок и дожидающихся их самураев…

Вскоре предместья закончились, и наконец начался собственно город.

Что ж… Артему, из носилок сквозь щелочку рассматривавшему жизнь столичных улиц, ничего не оставалась, как признать, что город Ицудо по сравнению с Киото — тихая провинциальная дыра. Жизнь здесь в полном смысле кипела. На улице полно людей, одеты они заметно богаче провинциалов и передвигаются быстрее. И самураев здесь гораздо больше, что сразу бросается в глаза. А еще на улицах больше женщин. В Ицудо женщина если и появлялась на людях, то смело можно было утверждать, что она направляется по какому-то делу, для того и покинула дом. Здесь же Артем видел беззаботно прогуливающихся по городу женщин, и выглядели они иначе, чем в провинции. Много было расфуфыренных особ. В Ицудо так дорого и пышно не одевались даже первые женщины города, даже собираясь на Торикихидзе. И так густо не покрывали лицо белилами, превращая его в форменную маску. И не чернили зубы, видимо, не дошла до них эта мода. Здесь же у всех женщин, явно принадлежавших к небедствующим слоям столичного общества, зубы были черные. Что выглядело преотвратительно… на Артемов вкус, разумеется. А столько украшений из золота и серебра, сколько заметил он у женщин только на одной столичной улице, наверное, не набралось бы и во всем Ицудо, несмотря на то что город в последнее время процветал и богател.

А еще бросилось в глаза Артему — на улицах не столь уж часто попадались оборванцы, нищие, попрошайки. В Ицудо, поведи головой, обязательно наткнешься взглядом на какого-нибудь оборванца. Особенно много расплодилось нищего люда при нем, при Артеме. Прослышав, что жизнь в Ицудо налаживается, становится лучше, веселее, туда валом повалил нищебродствующий элемент. А вроде бы жизнь в столице всегда сытая, буддийских и синтоистских храмов тут немерено, а где храмы, там паперти… Не иначе, подумал Артем, эту публику всеми способами отваживают от столицы. Грязные побирушки, случайно попавшись на глаза микадо или кому-то из его семьи, могут качественно испортить настроение. А этого допустить никак нельзя. Это он, российский акробат, гуманист из гуманистов. У себя в Ицудо, бывает, проезжая мимо лохмотника, нет-нет и задумается — а не зачистить ли город от этого сброда? И тут же окорачивает себя. Что вы хотите, гуманистическое воспитание, общая цивилизованность, политкорректность, толерантность, все дела… Правда, сейчас он подумал, а может, и стоило бы. Ну какой толк от этих бомжей, только грязь и зараза. Если доведется вернуться в Ицудо, надо будет всерьез обдумать сию мыслишку…

В это дневное, самое деловое и бойкое время суток на некоторых улицах Хэйан (несмотря на то что улицы эти были довольно широкие) случались форменные заторы, когда навстречу попадались такие же носилки, а тут еще некстати подворачивался человек, толкающий тележку с тыквами, и корзинщик с переполненной рыбой корзиной за спиной, и отступить к домам эти двое никак не могли, потому что там как раз шествовал с важным видом самурай, толкать которого было небезопасно для жизни. А если еще при этом какой-нибудь верховой вывернет из переулка… Словом, и в тринадцатом веке, как Артем убедился, бывают «пробки».

На одной из площадей он увидел насаженные на колья отрубленные головы. Головы преступников, чьи же еще, не хороших же людей! Выставлены для устрашения и назидания. К слову, Артем этот обычай в городе Ицудо отменил, ибо, как сюго, имел на это полное право, преступники и их наказание было в полном его ведении. И между прочим, отсутствие голов на кольях на состоянии преступности в Ицудо никак не сказалось ни в одну, ни в другую сторону…

Въезд легендарного даймё Белого Дракона в Киото не вызвал здесь никакой ажитации. Толпы празднично одетого люда не спешили ему навстречу, никто не забрасывал процессию цветами, женщины с радостными криками не кидались к носилкам, как к танку-освободителю. Въезд даймё Ямомото в столицу проходил буднично, что называется, в рабочем порядке. Всего лишь еще один даймё из глухой провинции изволил посетить столицу Хризантемной Империи — и только. Много было таких даймё, много еще будет даймё, всех не перевстречаешь.