Случай привел нас присутствовать при перенесении гроба покойного богдохана в Хайтен, где его тело должно быть выставлено во дворце. Вот как мы попали на эту любопытную церемонию. По обыкновению, в назначенный для церемонии день, с рассветом отправились мы в знакомую нам лавку Сюя, чтоб оттуда смотреть на процессию: но, подойдя к главной улице, мы увидели, что процессия уже далеко тянулась по ней и попасть на противоположную сторону было невозможно; обогнать процессию различными переулками и потом, перейдя главную улицу где-нибудь впереди или назади процессии, достигнуть лавки Сюя, было бесполезно, потому что, судя по расстоянию, мы никак не могли туда попасть вовремя; а потому мы готовы были воротиться, как вдруг остановил нас один из командиров маньчжурских полков, которые стояли непроницаемой стеной вдоль всей улицы, от дворца до городских ворот. Маньчжур был из соседственных к России земель и приехал в Пекин недавно, на трехгодичную службу; он знал наших казаков и бывшего со мной члена миссии, драгомана маньчжурского языка, пригласил нас остаться и примкнуть к его солдатам, а потом потихоньку сказал драгоману, чтоб мы не изъявляли ни удивления, ни любопытства при виде зрелища. Нечего и говорить, что мы были, подобно всем прочим, в глубоком трауре; а траур здесь одинаков для всех – для Хуан-ди, для солдата и для последнего поселянина: это – верхнее платье из толстого, грубого, белого холста, не обрубленное и висящее рубищем по краям, и баранья курма (зимой) шерстью вверх. Нас было только двое; другие отправились ранее, и потому, не боясь быть замеченными в том, мы решились принять приглашение маньчжура.

Порядок церемониала был почти тот же, что и при погребении Тай-хоу; только более роскоши и великолепия, да впереди гроба вели боевого коня богдохана.

Молодой Хуан-ди шел у гроба. Двое из приближенных вели или, правильнее, тащили его на своих плечах: по точному смыслу церемониала, он должен казаться до того удрученным скорбью, что едва в состоянии волочить ноги. Хуан-ди плакал, но плакал не по-нашему. Он выл, подобно наемным плакальщикам, и когда переставал, тогда затягивали уныло его ближайшие родственники, за ними – министры, и таким образом этот вопль переходил от одних к другим до последних рядов, до последнего человека, имевшего право оплакивать смерть своего богдохана, и плач не прекращался во всю дорогу. Грустно было глядеть на двоих младших сыновей покойного Хуан-ди: одному из них, кажется, не было и пяти лет; как ни тихо шла процессия, но он едва мог следовать за ней и совсем повис на руке своего дядьки; а все-таки силился как можно громче кричать, когда доходила до него очередь плакать.

Хуан-ди проходил мимо меня, и я имел возможность рассмотреть его: он среднего роста, не хорош собой: оспа оставила на нем следы; выражение лица, искривленного напряженным и неестественным плачем, было неприятно. Последствия показали, что он далеко не так слаб и прост, как предполагали.

Имя покойного богдохана будет чтимо историей, несмотря на все бедствия, сопутствовавшие его правлению. Он был ума положительного, воли твердой, несокрушимой; строг для других, но еще строже в отношении себя, и исполнял с точностью и до последней минуты жизни возложенные на него небом обязанности. Еще накануне смерти он занимался делами и своей рукой помечал бумаги: вот почему смерть его так неожиданно поразила всех.

Глава XI

Поездка на русские земли. – Состояние земледелия и земледельческого класса в Китае. – Кадастр. – Доходы правительства и землевладельцев. – Кумирня черного дракона.

В половине марта в Пекине зацвели абрикосы, показалась зелень; в воздухе закружились мотыльки, мухи жужжали и бились на стекле окон, просясь на волю; пригрело солнце; все манило из города, в котором уж начали открывать сточные трубы, распространявшие повсюду грязь и вонь. Нам надо было осмотреть принадлежащие русскому монастырю земли, из которых некоторые находятся на северо-востоке, другие – на юге, верстах в 50-ти от Пекина. Мы решили сначала ехать на первые. С земель я хотел своротить в северные горы, желая соединить приятное с полезным, и прикрыть благовидным предлогом вторую цель своей поездки.

16-го марта мы выехали; к обеду приехали в Дуньбу, большую торговую слободу, а вечером были уж у крестьянина, арендатора нашей земли, мужика богатого и смышленого. Вокруг чистого двора его тянулись небольшие пристройки и сарайчики, куда сваливался всякий хлам и земледельческие орудия. Просторный и теплый дом разделялся сенями на две половины; мы заняли одну половину, состоявшую из большой комнаты с каном во всю длину ее; из другой, которой дверь прикрывалась синим пологом, выглядывало множество женских лиц: там было семейство хозяина. Несколько картин, спускавшихся почти до земли, вдоль стен, украшали или по крайней мере испещряли комнату; из них счастливое долголетие также обыкновенно в домах китайских, как мыши кота хоронят в наших крестьянских избах; в промежутках висели тетради со счетами и разные записки, свидетельствовавшие об аккуратности и грамотности арендатора. Впрочем, низший класс народа нигде так не образован, как в Китае, где каждый, или почти каждый, знает сколько-нибудь грамоте; а те, которым не удалось научиться в детстве, стараются воспользоваться первым попавшимся случаем, чтоб узнать хоть несколько необходимейших иероглифов; и вы нередко увидите стариков, проводящих целые часы за прописью. Кроме того, каждый с малолетства заучивает правила первых обязанностей гражданина и члена семейства, составляющие основные начала их нравственности и политического состояния, и заменяющие религиозное учение; приличия или церемонии если не вполне, то главнейшие из них, известны всякому китайцу. Тот у него вампа, черепаха, кто не сумеет сказать комплимента знакомому, или не знает обычных вежливостей при встрече со старшим. Если нет в деревне казенной школы, то поселяне нанимают кого-нибудь из студентов, которых множество шляется в провинциях Китая, преимущественно потому, что они не в состоянии выдержать экзамена на высшие ученые степени, дающие право на штатное место в службе. Этот студент преподает четырекнижие на столько, сколько сам его смыслит. Полное изучение Цзинов, пяти классических книг и толкований на них, составляет предмет занятий всей жизни ученого. Отсюда общая односторонность образования. Китаец никак не в состоянии освободиться от схоластических пут и пробиться вперед на новую дорогу за усовершенствованиями европейца, или по крайней мере за теми идеями, которые могли бы представиться уму светлому, незатемненному педантизмом.

Земледельческий класс в Китае пользуется особенным покровительством правительства.

Династия Мин, последняя из китайских династий, вступившая во владение этой империей в 1387 году, произвела подробную съемку земель, с обозначением кому они принадлежат, качеств и ценности их, сообразно с близостью к столице,