толков и басен, и привел их в систему), сам, говорю, Кун-фу-цзы или Кун-цзы, как запросто называют его (фу значит муж), допуская бессмертие души, ничего не говорит ни о духовном мире, ни о будущей жизни, между тем, как явившееся в его время учение Ли-эр (Лао-цзы), которое имело такое сильное влияние на нравственное образование Китая и так долго противоборствовало и часто преобладало над учением Конфуция, это учение, полагавшее все назначение, все счастье человека в нравственном совершенствовании, на которое едва доставало краткой жизни человека, основывалось на бессмертии души, существующей вечно, но слишком в материальном значении слова. Люди не умирают, по понятиям Ли-эр, или, лучше сказать, его последователей или учеников, но, достигши старости и усовершенствовав себя, превращаются в духовные существа; духи эти живут в горах, не оскверненных присутствием человека, и там наслаждаются жизнью, блага которой неисчислимы и неизвестны людям обыкновенным. Они-то, эти духи, могут, в знак особой милости, посещать своих последователей и открывать им будущее. Заботливость египтян о сохранении тел и другие признаки, о которых я говорил в описании путешествия своего по Египту, свидетельствуют также достаточно о веровании их в нераздельность посмертной жизни с земной. Китайцам, правда, неизвестно бальзамирование, но заботливость их о сохранении умерших очень велика. Они уверены, что южный кедр предохраняет тело от гниения, и потому, боясь допустить умершего до разложения, немедленно кладут в кедровый гроб и заколачивают герметически; уверяют, будто бы тела, открываемые через столетия, были невредимы. Перед гробом ставят огромный медный чан с маслом, заменяющий лампаду, полагая, что она будет теплиться десять тысяч лет.

В башне, над сводами, стоит высокая мраморная доска, какая обыкновенно ставится у могилы покойника, с надписью: вынь-хуан-ди (просвещенный), посмертное проименование этого хуан-ди, известного в истории более под названием своего правления юнг-ло; кровля над башней из желтой черепицы со вздернутыми, по китайскому обыкновению, полями. Башня служит, как мы сказали, входом в могилу и вместе с тем выходом на кладбище, где возвышается огромный могильный курган, высотой почти в уровень с башней и около версты в окружности; он весь покрыт различными дикими деревьями, особенно здешним дубом. У могильных насыпей приносили обыкновенно людей в жертву. Обычай этот из самых древних. Геродот говорит о нем, описывая скифов. В Китае встречаем его в первый раз около 621 года до Р.Х., когда, по смерти Мукуна, владетеля западной части Китая, Тзи-ни (Шен-си), сто пятьдесят семь человек принесли себя в жертву на могиле покойника. Далее, за два века до Р.Х., после смерти известного хуан-ди Чжин-ши-гуан-си, все жены и наложницы его, не имевшие детей, и множество оруженосцев и служителей погребены живые возле могилы покойного. В новейшее время, около 1160[45] года, в правление уже нынешней династии, царедворцы, убедившие богдохана Шунь-цжи отказаться от отчаянного намерения последовать в могилу за страстно любимой им женой и заживо быть погребенным с ней, как бы для успокоения его, лишили жизни тридцать человек на могиле покойной.

Еще и нынче случается здесь, что, по смерти людей значительных, их жены или наложницы обрекают себя смерти – большей частью душатся. Правительство китайское не только не воспрещает таких самоубийств, но даже записывает их в истории, как подвиги добродетели и мужества, в поощрение потомства. Подобно тому, как и в Индии, самоубийство женщин почти никогда не бывает следствием любви и отчаяния: это обычай, к исполнению которого всегда нужно постороннее побуждение. Таким образом, остающаяся после покойника жена и наложницы начинают уговаривать и подстрекать одна другую: «Как он тебя любил, как нежил, – говорит жена молодой наложнице; отчего бы тебе не последовать за ним?» – «Я только наложница, – отвечает та: – а ты законная жена; ты прославишь имя свое, воздашь достойную честь покойнику, если согласишься умереть на его могиле; и оставлять тебе после себя некого, и жить осталось недолго! А чести сколько! Твое имя запишут на доске, занесут в историю. Послушай меня: ты огорчила его при жизни, утешь теперь!» И следствием таких убеждений, иногда тщеславия, бывает то, что более легковерная из жен или наложниц соглашается на самоубийство.

От могилы Вынь-хуан-ди вправо и влево, по всей долине, обставленной живописными пригорьями, усаженной деревьями в глубине, и занятой нивами спереди, расположены кладбища ближе к горам, оканчивающиеся ущельем; тут погребены все императоры минской династии, кроме первых двух: они покоятся в окрестностях Нанкина, который был столицей во время их правления. Кладбищ числом тринадцать, одно от другого в версте и полуверсте; все построены по тому же образцу, только меньше. Расположенные в беспорядке, как позволяла местность, то полузакрытые увалами и купами деревьев, то выглядывающие из-за них своими пестрыми блестящими крышами, или черным пятном створчатых ворот, или белой стеной башни, или сеткой яркой решетки, они представляют новый, чудный вид, каких мне мало случалось видеть. К кладбищам ведет дорога, уставленная по обеим сторонам каменными статуями людей и зверей. Люди в два человеческих роста в вышину и несоразмерно массивны в толщину; эта несоразмерность форм еще поразительнее в животных; таким образом, ноги лошадей составляют грубую массу, которая годилась бы для поддержания туловища слона. Видно было, что заботились не столько о естественности, сколько о прочности; и действительно, достигли этого: статуи совершенно сохранились; лишь несколько носов и ушей окорнало время. Все статуи из сероватого известняка, который здесь преобладает во всех изделиях, как гранит в Египте. Люди иссечены порядочно; числом двенадцать; из них по одежде легко отличить четырех военных от восьми гражданских чиновников, а по шапкам – четырех князей. Тут гораздо лучше можно видеть древний китайский костюм, чем на рисунках: длинные платья, широкие рукава, роскошь складок и драпировки и отсутствие косы напоминают больше общий восточный костюм, чем нынешний китайский; военные в кольчугах, в наколенниках с изображением огромной львиной пасти, с мечами и жезлами в руках. Животных по две пары различных пород, именно: слонов, лошадей, верблюдов, тигров, цилинов и еще какого-то баснословного животного; одна пара в стоячем положении, другая на коленях. Люди и звери предназначены для служения покойникам по смерти. Цилин – животное баснословное, занимающее такое же важное место у китайцев, как сфинкс в верованиях египтян. Цилин по виду ни на что не похож: морда как у тигра, спинной хребет покрыт чешуей и выдался как у крокодила; лапы не отличаются от ног других четвероногих животных. Вообще, изображения всех этих животных показывают невысокую степень художеств в Китае.

Можете себе вообразить обширность этих кладбищ, если я вам скажу, что от могилы, которую описал я, до ворот, замыкающих ограду, около восьми русских верст. Кроме статуй,