Монтелье с блаженством втянул сизый дым.

– Когда я посещал администрацию заповедника, я нарочно считал их шаги. От порога до цели: стола, кресла, терминала… Они не чурались четного количества. Чиновники что, не вехдены?

– Вехдены, – спокойно признал Фаруд. – Реформисты. Их становится все больше. Их лидеры считают, что мы должны заново пересмотреть систему эволюционных норм. Проверить действие каждого запрета и разрешения на организм. Зафиксировать уровень внутреннего огня: рост и падение. И отказаться от тех норм, влиянием которых можно пренебречь.

– Забавно. Реформистов еще не побили камнями?

– Нет. Им дают ученые степени и кафедры в университетах. Гранты на исследования. Правительственные награды. Кей Кобад IV (да воссияет свет владыки над миром!), глава государства – реформист.

– Ясно, – Монтелье внезапно потерял интерес к разговору. – Все, я поехал спать.

– Нет, я пломбировать наш павильон…

Вскоре, сверкая мощными фарами, трассер умчал режиссера прочь от пустыни. За ними на вездеходе убрались техники, громко обсуждая четвертьфинальный матч на первенство Михра по човгану. Складывалось впечатление, что в аппаратуре техники разбираются хуже, чем в клюшках, мячах и породах лошадей. Оседлав грузовую платформу, уехала обслуга.

Последним, подмигнув Фаруду, укатил Кэст Жорин.

Закат стек за линию горизонта. В черном небе загорелись звезды: крупные, яркие. Дикий Жеребец бил копытами – вокруг левого копыта вращались две планеты, Абан и Дай, колонизированные вехденами в позапрошлом столетии. К Жеребцу, таясь, через Медовый Разлив ползла Обеа – Змея по-вудунски. Глаза Змеи указывали путь караванам через опасные пески Михра. Южнее скалилась Волчица, тряся бриллиантами сосков.

Фаруд ждал.

Ветер играл с жесткими стеблями ёж-травы. Сухо шелестя, барханы меняли кожу. Голоса пустыни дразнили, морочили, звали сделать шаг и сгинуть навеки. Невидимые во тьме, раскрывали венчики микро-соляросы: кровь и изумруд. Горел фонарь на крыше павильона.

Фаруд ждал.

Со стороны города донесся шум двигуна. Минута, другая – и супермобиль «Enzel Classic» вынырнул из темноты. Эту модель мог себе позволить только очень богатый человек. Мобиль затормозил у шезлонга с Фарудом. Дверца салона скользнула вверх, втянувшись в корпус. Наружу выбрались двое помпилианцев – судя по виду, любовники, весело проводящие время.

На мужчине были шорты и цветастая рубаха навыпуск.

Женщина, блондинка с синими линзами-люминофорами в глазах, вырядилась в свадебное платье вехденки – купленное, вне сомнений, за целое состояние в бутике «Добрый знак». Таких платьев вехденки не носили: хоть на свадьбу, хоть на похороны. Эту ерунду на Михре всучивали доверчивым туристам. Лицо «невесты» сверкало в звездном свете. Похоже, она и сама была звездой – звездой пирсинга. Кольца в носовой перегородке, «бананы» в бровях, подковы и лабреты в ушах; иглы с бусинками пронзали щеки, а когда «невеста» хохотала, в языке блестели титановые спиральки.

Лишь пластический хирург при помощи меддиагностера сумел бы определить, что все это – «висяк». При необходимости украшения ликвидировались за полчаса, не оставляя следов на коже.

Фаруд не сразу узнал в экстравагантной диве Юлию Руф.

– Ситуация под контролем? – спросила она.

Вехден кивнул. Он не ожидал, что Юлия лично явится на операцию.

– Капсула А-6 в нашем распоряжении.

– Хорошо. Антоний, давай…

Антоний, шеф охраны госпожи Руф, одернул рубаху. Он не произнес ни слова, но из мобиля вылез третий пассажир: сутулый дылда в костюме-тройке. Костюм висел на нем мешком, как если бы дылда привык к другой, менее изысканной одежде. Потоптавшись на месте, он молча двинулся в павильон.

Робот, понял Фаруд.

Возле капсулы А-6, повинуясь неслышному приказу, робот остановился. Свесив длинные руки, он смотрел в пол. Чувствовалось, он может так стоять, пока не обессилеет и не упадет. Но вскоре дылда зашевелился. Снял пиджак; уронив одежду на пол, взялся за пуговицы жилета. Стараясь не касаться робота, Фаруд откинул крышку капсулы. «Лежбище», как арт-трансеры называли рабочее место, устилала плесень – свежая, сизая, будто оперение дикой утки.

Антоний достал из кармана шортов короткую трубку, суженную на концах. Направив ее на плесень, он резко повернул кольцо в средней части трубки. Тонкий луч ткнулся в хлопья куим-сё, выписывая загадочные иероглифы. Там, где луч касался плесени, она приобретала цвет спелого инжира.

Спектр и характер излучения оставались загадкой. Ответ знали только в лабораториях Юлии Руф. Но Фаруд и не собирался вникать в суть научных открытий. Ему хватало главного: модифицированная плесень, в отличие от обычной, способна зафиксировать особый род записи.

То, что считалось невозможным в принципе.

Антоний закончил обработку и спрятал трубку в карман. Дылда-робот к этому времени разделся догола и взялся за край капсулы. Он неуклюже полез внутрь; долго ворочался, умащиваясь. Тяга к комфорту была здесь ни при чем. Робот слушался беззвучных команд – хозяин требовал, чтобы раб погрузился в плесень целиком.

Дыханию куим-сё не мешала.

Когда поза робота удовлетворила помпилианца, он отошел на шаг назад, предоставив вехдену действовать.

– Процесс записи вам хорошо известен?

Вместо ответа Фаруд набрал простую комбинацию на пульте управления капсулой. Крышка захлопнулась, сбоку засветился «плоскун» – экран контроля менталообразов.

– Вот и весь процесс. Теперь ждем.

Из любопытства он бросил беглый взгляд на экран. Хотелось узнать, как выглядит пси-состояние робота, переведенное в форму изображения. Почти сразу Фаруд пожалел, что уступил минутной слабости. Оторвать глаза от «плоскуна» оказалось гораздо труднее, чем думалось вначале. Экран не показывал ничего, мерцая ровным голубоватым светом. Но взгляд погружался в голубизну без остатка, как жертва – в трясину. Вехден падал, растворяясь по пути в бездну, словно он был не личность, не Фаруд Сагзи, а набор питательных веществ, всасывающихся в едкую, кислотную, ядовитую кровь…

– Отвернитесь!

Юлия схватила его за плечо и с силой развернула прочь от экрана.

– Эта штука отключается?

– Да.

– Вырубите ее немедленно! Я забыла вас предупредить…

Фаруд с нескрываемой радостью отключил контроль менталообразов. Потом они еще около часа стояли и ждали. Робот квасился в фиолетовой плесени. Антоний поминутно одергивал рубаху – наряд его раздражал. Вехден и помпилианка молчали, глядя друг на друга.

– Хватит, – подвела итог Юлия. Блеснув спиралями, язык женщины облизал губы, сплошь украшенные металлом. – Время пошло. У вас есть двадцать четыре часа, Сагзи. По истечении этого срока куим-сё распадется. Дерзайте!